Покаяние пророков
Шрифт:
Трубу же, напротив, не открыл, прихватил коньяк и вышел на крыльцо.
После недельной пурги природа будто прощения просила, дни стояли теплые, на солнцепеке становилось жарковато, и снег почти не таял — испарялся, отчего ноздреватые сугробы напоминали пчелиные соты. Но стоило зайти в тень, как от земли несло холодом и под ногами гремел лед. Это было самое лучшее время, когда так остро чувствовался контраст и особенно хотелось жить. На свете почти не осталось радостей, от которых бы трепетала душа,
Обычно в такую пору Кондрат Иванович вставал затемно, если боялся проспать, ставил будильник, вешал на пояс малую саперную лопатку и топорик, брал кусок хлеба и уходил подальше от глаз, за деревню, где был еще один зарастающий выпас, примыкавший к реке. Сначала он просто бродил по проталинам и пел детские песни, каждый раз напряженно вспоминая слова. Чаще всего какую-нибудь одну строчку:
— Полетели утушки над рекой, над рекой…
А когда всходило солнце и топило снег, он начинал пускать ручейки. Весь косогор был изрезан давно заросшими коровьими тропинками, разбегающимися по полю вкривь и вкось, колеями старых дорог, ямами и ложбинами, — столько преград стояло на пути весенней воды! Он заходил сверху, от леса, и начинал соединять лужицы, копал канавки, протоки и руслица, сводил или разводил ручьи, пока все поле не покрывалось единой сложной сетью.
— Вам течь сюда! — на правах Коменданта приказывал он весенним лывам. — А вас я перекрою и насыплю плотину. Вам следует отстояться несколько дней. Посмотрите, на что вы похожи? Разве можно с такой грязью в чистую реку? Не пущу.
Игра так увлекала, что спохватывался, когда бегущая вода густела и замедляла бег, — вот уже и солнце село! Перемазанный землей, с мокрыми коленками, он возвращался домой или когда темнело, или задами, чтоб никто не видел.
И сейчас надо было уже давно идти на свой заветный косогор, вон какая дружная весна, так через неделю и снег сгонит…
Комендант сидел на крыльце и думал, что больше уже не пойдет делать ручьи, что эта последняя радость омрачена и, пожалуй, отнята навсегда.
Обратная тяга началась через полчаса, в подполе послышался кашель и крики. Он хладнокровно отхлебнул коньяка, но тут же выплюнул. А на этикетке написано — дагестанский, пятилетней выдержки. Хотел выбросить бутылку, однако поставил ее на воротный столб, отсчитал двадцать пять шагов и вытащил трофейный пистолет.
— Будем играть в войну. Прапорщик Гор, на огневой рубеж! Заряжай! Огонь по мере готовности.
Стекло брызнуло сверкающим облаком, выплеснувшийся коньяк взлетел веревкой и обагрил снег.
— Оружие на предохранитель.
Осмотрев результат попадания, Комендант зашел за угол и выдернул тряпичную затычку подпольной отдушины — пленники орали, как отставшие дети.
— Батя! Отец!..
Он распахнул дверь в избу и открыл задвижку. Дым потянуло в трубу, над полом образовался просвет, а из открытого люка взметнулся белый вихристый столб. Не дожидаясь, когда проветрится подпол, он спустился и сел на нижнюю ступень лестницы.
— В живых останется только один из вас. Кто будет говорить коротко, быстро и толково. Второй пойдет в расход. Все понятно?
— Понятно, — за обоих ответил усатый.
— Начнем с простого вопроса, — деловито проговорил Комендант. — Сколько вас тут бродит вокруг деревни?
— Двое, — поспешил гундосый. — Еще двое!
— Четверо, — поправил его напарник. — Четыре человека.
— Это всего четыре, с нами, а так-то еще двое!
— Ладно, — остановил перепалку Комендант. — Едем дальше. Куда дели Почтаря?
У гундосого от дыма пробило нос.
— Спустили под лед возле моста…
— Живого, что ли?
— Да нет…
— За что вы старика-то, сволочи?
— Он с автоматом был…
— Да ведь без автомата уже в лес выйти нельзя! — прорычал Кондрат Иванович, но тут же взял себя в руки. — Ну да, он старый, в рабство не продашь. И выкуп не дадут… Кто его расстреливал? Ты? — Кинул картошиной в гундосого. — Пистолет с глушителем был у тебя. А я выстрелов ночью не слышал.
— Не я… Он. — Показал на усатого. — Дал ему свой…
— Убираете людей, чтоб не мешали? Следующая очередь была моя?
— Мы приказы выполняем, — ушел от прямого ответа гундосый. — Сами ничего…
— Ну и чьи это приказы?
— У нас директор есть… Генерал Ногаец.
— Правильно, вали все на генерала… Он тоже здесь?
— Отозвали в Москву… Но есть его инструкции… Комендант пихнул ногой усатого.
— Есть что добавить? Или ты неразговорчивый? Отмолчаться хочешь?
— Не знаю, что говорить…
— А ты скажи, где сейчас Космач?
— Я видел его, когда брали… Около воинской части. Потом меня сюда перебросили…
— Плохо, Арканя. На тебе смерть Почтаря…
— Его увезли! — почему-то слишком торопливо вмешался гундосый. — В Подмосковье, по Волоколамке… Бетонный завод. Там цех… Кольца льют.
— Какие кольца?
— Для колодцев, бетонные!
— Откуда ты знаешь? Ты его отвозил?
— Не я один, с группой… Мы его передали и все.
— И что там? Рынок рабов?
— Видимо… Ну или тюрьма. Космача сразу же в кольцо посадили и сверху бетонную крышку положили.
Кондрат Иванович ощутил, как начинает перекашивать половину лица, чтоб никто не увидел, ссутулился, подпер подбородок.
— Кто его продал?
— Наш шеф, господин Палеологов. Мы исполнители…
— Кто он такой?
— Предводитель стольного дворянства…
— Это что за организация? Людей в рабство продавать? Бизнес такой?
— Нет… Я точно не знаю, чем они там занимаются, все секретно. Мы только выполняем поручения.
— Поймать, выкрасть, пристрелить?.. Опасная работа у вас, рискованная. Ну, а сюда зачем пожаловали? Теперь за невестой Юрия Николаевича? — Комендант вытер слезы — дым еще ел глаза.