Покаяние пророков
Шрифт:
— Это интересное предложение, — сразу оживился Матрешник и вынул бумажник. — Помнишь Марадону? Спортивными тряпками торговал? В Эквадоре сто гектаров джунглей купил, завод поставил, папаин вырабатывает. Заказывал людей по бартеру. Из этой страны бежать некуда.
— Годится.
— Могу после сделки папаин дать под реализацию. По льготным ценам.
— А это что такое?
— Фуфло какое-то, в колбасу добавляют.
— Нет, мне не надо.
Наконец, расправившись с соперником, предводитель неожиданно ощутил пустоту на душе: все получилось плохо, несолидно, по-бандитски,
Правда, занимаясь потом неотложными делами, Палеологов на некоторое время забыл об этой неприятности и вспомнил лишь к вечеру следующего дня, когда остался один в своей квартире и увидел себя в зеркало. Двухдневная щетина на подбородке вдруг подтолкнула его к мысли отпустить бороду. Конечно же! Нельзя показаться княжне в блядолюбивом образе!..
И будто по затылку стукнули: сколько ни старайся, такая борода, как у Космача, не вырастет. На щеках волос пробивался островками и только чуть гуще был на подбородке — козлиная будет…
А тут еще на глаза попали бумаги Автора, выпотрошенные из его одежды, паспорт без корочек, просроченный авиабилет и письмо. Эти документы передали, когда Космач садился в машину и потому не успел их посмотреть. Было желание изорвать все, сжечь, чтоб следа не осталось, однако Палеологов подавил эмоции и перелистал паспорт: на фотографии, без бороды, Космач выглядел совершенно иным человеком — мягкий, добродушный интеллигент с рассеянным взглядом…
Письмо было перегнуто несколько раз, и конверт уже потерся. Если Автор прятал его в одежде, значит, бумага была важная. Сразу же удивил питерский адрес, причем город назывался по-старому, Ленинград, имя получателя ни о чем не говорило — Желтяков Герман Лаврентьевич. Палеологов вынул сильно помятый лист бумаги. Он отлично знал почерк академика, поскольку, работая в ГУРА, не однажды получал отказы или протесты из ЦИДИКа, написанные лично Барвиным.
На первый взгляд это было обыкновенное рекомендательное письмо, и, что вначале потрясло, — академик называл Космача своим учеником! Предводитель включил настольную лампу, разгладил лист и прочитал еще раз. «Брат мой, Герман Лаврентьевич…»
Обращение было явно масонским, никаких братьев у Барвина не было, а просто так употреблять это слово и называть кого-то на «ты» интеллигент номер один себе бы не позволил. В таком случае и «ученик» получает совершенно иное звучание…
Палеологов смахнул письмо и вскочил. Нет, быть не может! Барвин лично уничтожал Космача и его диссертацию, которая перечеркивала его научный багаж, заслуги и всю жизнь. Они были непримиримыми врагами!..
А что если это всего лишь игра на публику? Почему вдруг академик отыскал автора диссертации 2219 и призвал к смертному одру? Почему с такой легкостью ликвидировал вечный непотопляемый ЦИДИК? И письмо это написал в день смерти…
Да и умер-то лишь после беседы с Космачом!
Если Автор — ученик, то кто же такой Желтяков, к которому Барвин обращается с просьбой? «Имею честь представить моего ученика Юрия Николаевича Космача. Не оставь сего отрока без твоего благосклонного участия и наставления…»
Космач прятал эту рекомендацию, хранил, значит, собирался ей воспользоваться?..
«Считай, это моя последняя воля…»
Последняя воля, переданная Желтякову! Не оставить без участия и наставления…
И вообще, что произошло? Умирает нобелевский лауреат и масон, который практически не скрывал своей принадлежности к вольным каменщикам и не противился, когда его называли Мастером. Одновременно в Холомницы приходит княжна Углицкая, Космач чуть ли не в тот же день оставляет ее и летит в Москву.
Словно команду получил…
Может, не такая она простая, княжна? Как и весь Соляной Путь?..
Например, верхушка канадских духоборов, некогда переселенных Львом Толстым, оказалась давно и накрепко перевитой масонством, и вся их общинная жизнь превратилась в жизнь Ордена. На ту же участь были обречены многие секты и религиозные течения.
А что если и старообрядчество не исключение? И Космач, единожды с ними связавшись, не мог миновать квартиры Мастера и его нежной заботы…
Что имели в виду сонорецкие старцы, когда писали в своих посланиях: «Иные поддались ереси жидовствующих, а иные к полякам убежали, на антихристовых тайных вечерях сатане молятся, заместо образов святых на козлиную голову взирая…»?
Когда он понял, что окончательно запутался, вызвал из офиса машину и поехал в аэропорт. На последний рейс в Питер он успевал, однако в городе объявили очередной план «Перехват» и, несмотря на спецсигнал, тормозили на каждом перекрестке, проверяли документы, салон и багажник. Палеологов загадал: если не опоздает на самолет, значит, все это чистый бред, сон разума, глупость, которую Глеб Максимович развеет в одну минуту…
В последний раз машину тряхнули в аэропорту.
— Ваш рейс ушел двадцать семь минут назад, — со вздохом предупредил водитель.
Он не хотел верить, и, оказалось, не зря, вылет задержали на час.
— Поедешь со мной, — облегченно сказал водителю. — Тело охранять.
Петербург его окончательно успокоил, и прежде чем пойти к Землянову, он заехал на Васильевский и немного постоял возле дома отца, но заходить не стал, только посмотрел на его светящиеся окна.
У мэтра тоже горел свет, но неяркий. Палеологов оставил телохранителя у парадной, а сам поднялся по лестнице и покрутил барашек старинного звонка.
Прошло больше трех минут, никто не открывал и даже не приближался к двери. Думая, что Землянов не услышал, он еще позвонил, теперь дольше и резче — результат был тот же, вот так ездить без предупреждения…
Тогда он набрал номер телефона, и Глеб Максимович снял трубку.
— Простите, мэтр, я стою у вашей двери, — сказал предводитель.
Землянов всегда радовался его приезду, хотя скрывал свои чувства: разговаривал несколько просто и грубовато.
— Почему вы там стоите? — спросил он чужим голосом. — Я вас не жду.
Вываливать на него сейчас все свои фантазии и домыслы, наверное, уже не имело смысла, но и отступать было поздно, коль объявился.
— Захотелось увидеть вас, — соврал предводитель.