Покаяние пророков
Шрифт:
— Извини, я никому не доверяю, — признался Космач. — Научили так.
— Это правильно. Надо ждать торгов.
— Здесь даже торги бывают?
— А то. Все по законам рынка.
— И кто же нас может купить? Чечня?
— Они там сами мастера, у них всегда было модно держать рабов, престижно. Но оттуда можно или убежать, или менты освободят, а бывает, хозяин так отпустит, если понравишься. Отсюда больше за кордон продают, в Афганистан, Турцию и даже в Колумбию. Там наши свой бизнес открыли, героиновые фабрики. Говорят, если вывезли из России, все, труба, назад не возвращаются. А самый кайф попасть в наложники.
— Это
— Это когда богатая одинокая дама тебя купит для соответствующих целей. Но такое бывает редко, и очень трудно пройти по медицинским показателям. Если за тридцать, то тебе уже не светит.
— Мне не светит.
— Но если показатели будут хорошие, а дама не подвернется, еще хуже. Могут на запчасти продать.
— Каким образом?
— Да как ворованные машины продают. Разбирают, и каждый агрегат отдельно. Почки, сердце…
Молдаванин помолчал, спросил больше для порядка:
— Ты сам откуда?
— Издалека. — так же для порядка ответил Космач.
— За долги продали?
— В какой-то степени и за долги. А вообще, сам виноват. Все гордыня. Думал, самый умный, самый догадливый. Хотел глаза людям открыть. Аж кричать хотелось, да что вы, слепые! Смотрите, мы вышли из другой истории! Вас обманывают!.. Хотел пробудить силу духа, но поднял совсем другие силы.
— Каешься?
— Да что-то небо над головой маленькое стало, с овчинку.
— Знаешь, а я тоже так хотел, — почему-то хрипло зашептал журналист. — Гонору было! Все русские! Они нас заедают! Они нашими братьями торгуют, как скотом!.. А здесь посмотрел, и страшно стало. Новое рабство грядет! И мы не узнаем этого древа ни по плодам, ни по шкуре. Все добровольно! Сами хотят быть невольниками! Здесь не бьют и кормят неплохо, по субботам пива бутылку дают, курево… Ладно, в Японии оно есть, рабское служение своему предприятию, своему хозяину, национальные черты характера. Пусть продаются футболисты-хоккеисты, игроки всегда рабы. Пусть даже ученые торгуют своими мозгами, для них свобода — понятие относительное. Но мы же не японцы! Мы вольные!
Он вдруг заплакал, слезы брызнули, как у клоуна на арене, горизонтально, и лицо от этого просияло, будто света добавилось на темном балконе. Космач увидел, что парень совсем молодой, может, лет двадцать пять всего. Ревет, давит всхлипы, стиснув зубы.
— Думаешь, я не пробовал удрать? — через минуту злым и трезвым шепотом спросил он. — Две попытки, и людей вроде бы подбирал надежных. Сдавали в последний момент. В кольцах двадцать три дня отсидел, живу до последнего замечания. Поэтому до сих пор никто не купил. За меня гарантии не дают, а без нее не берут. Выход остается один — бежать. Ты как?
— Осмотреться надо, — уклонился от прямого ответа Космач.
— Надеешься, выкупят?
— Пока не знаю…
— Я три месяца ждал, думал, редакция будет искать. А она свою игру повела… Но ты на выкуп соглашайся, если есть кому заплатить. Матрешник много не берет, другие накрутят раз в десять.
— Матрешник — это кто?
— Хозяин. Ладно, расходимся. Нас и так наверняка слушали…
Он ушел по стенке и с легким шорохом скрылся в своей келейке.
На следующее утро выяснилось, что их действительно подслушали, иначе ничем было не объяснить крутой поворот. Еще до завтрака пришли копы, взяли Космача и, ничего не объясняя, посадили в кольцо, на сей раз еще более тесное, семьдесят на девяносто. Здесь нельзя было даже сидеть на корточках или стоять на коленях, не касаясь спиной бетона.
Около полудня в склад въехал грузовик и встал под кран-балку неподалеку от кольца, где сидел Космач. Водитель шумно и весело поприветствовал копов, завязался разговор, прерываемый смехом, вроде бы травили анекдоты, пока шла погрузка. Шофер наверняка был свободным человеком и знал, кто тут выпускает продукцию, но не возмущался, не ужасался и не бежал заявлять в милицию. Вероятно, люди очень быстро привыкали к состоянию общества и все происходящее воспринимали как должное. Если появлялись олигархи, богатые господа, то, естественно, существовали рабы и нищие…
Кольца вывозили до вечера, ворота не закрывались, так холодный цех окончательно выстудился и теперь, чтобы не замерзнуть, надо было все время двигаться. Пространство кольца позволяло лишь менять положение с корточек на колени или, подогнув голову к груди, бить поклоны. Стоило замереть хотя бы на минуту, как начинало клонить в сон, причем обманчиво сладкий, с теплом, разливающимся по напряженным мышцам. Стиснув зубы, Космач ворочался в тесноте, стесывал колени и локти о бетон, приподнимался и, упершись спиной в плиту, пытался ее сдвинуть, пока перед глазами не возникали красные круги. Отчаяния еще не было, однако в сознании все прочнее утверждалась мысль о немедленном и безрассудном побеге, как только выпустят из кольца. Захватить автокар или лучше грузовик, протаранить ворота, раздавить всех, кто станет на пути, и вырваться из цеха.
А дальше будь что будет…
Продержали его ровно сутки и утром к завтраку выпустили, сняв плиту краном, поскольку автокары еще стояли в глубине цеха. И ни слов назидания, ни нравоучений, — видно, у них такая методика воспитания. После еды и перекура Космача опять поставили к бетономешалке. Часа два молчаливый узбек метал в миксер щебенку, но изредка и воровато поднимал на своего напарника влажно-масляные глаза. Сказать хотел что-то и не решался.
— Ну чего ты, говори, — подтолкнул Космач.
— Кидай, — ответил напарник, чтоб от греха подальше.
Космач кидал, не забывая наблюдать за автокарами, которые увозили готовый бетон к формам и стаскивали на склад отлитые и еще не выстоявшиеся кольца. Похоже, водители были некими вольнонаемными работниками, поскольку на обед ушли куда-то к караульному помещению. Вечером они закончили работу намного раньше рабов, умылись под шлангом и преспокойно удалились.
Бессонная и мучительная ночь подломила Космача сразу же. как только он вполз в каморку и натянул одеяло. Ему показалось: он не уснул, а потерял сознание и очнулся, когда в лицо посветили ярким фонариком.
— Двадцать два девятнадцать, вставай на выход. Чумной и полусонный, он едва не сорвался с лестницы — коп успел придержать.
— Ну, ты осторожнее…
Его провели сквозь склад, затем направо от входа, где оказалась кирпичная пристройка. За железной дверью было что-то вроде конторы со столами и даже компьютером, который притягивал внимание и казался недоразумением, дикостью, инопланетным аппаратом, почему-то оказавшимся на Земле.
За одним из столов сидел толстый, оплывший книзу, лет сорока, в длиннополом расстегнутом пальто, напоминающем шинель Дзержинского.