Показной блеск
Шрифт:
— Значит, твой дядя живет здесь. У тебя есть другие родственники в городе? — Спросила София после того, как Эдит принесла наши стаканы с водой. София нахмурилась, глядя на дольку лимона на ободке.
— Нет, вся моя семья живет в резервации. — Я взял у нее дольку лимона и бросил в свой стакан.
— Спасибо. Я предпочитаю лайм.
Я усмехнулся.
— Я понял это два дня назад.
— Чем они занимаются? — спросила она. — Твои родители?
— Мой отец работает в Земельном департаменте Блэкфита и входит в совет племени. Моя мама сейчас на
— Интересно. Я никогда раньше не была в резервации. На что это похоже?
Я пожал плечами.
— Обычный город, как любой другой. В нем есть свои хорошие и плохие стороны.
— У тебя есть сестры?
— Ага. Две младшие сестры. Розен и Коко.
— Тогда ты как Логан. Твои сестры тоже вызывают у тебя стресс?
— Они это делают. С ними… сложно.
София кивнула, соглашаясь на мое односложное объяснение.
Ее вопросы были достаточно невинными, но лишь несколько человек знали об отношениях в нашей семье. Я не говорил об этом никому в Ларк-Коув, кроме Ксавьера и Хейзел, в основном потому, что посторонним было трудно понять.
Но у меня было непреодолимое желание копнуть глубже, позволить Софии заглянуть под поверхность.
— Моя семья не одобряет, что я живу за пределами резервации.
Ее брови сошлись на переносице.
— Почему?
— Есть куча причин. Традиция. Верность. Политика. Выбирай сама.
— Политика?
Я кивнул.
— Ты когда-нибудь слышала о «кровавом кванте»?
— Нет.
— По сути, это количество чистой крови индейцев, которая у тебя есть. У моей семьи одна из самых сильных родословных, оставшихся в мире. Проще говоря, можно сказать, что я очень близок к чистокровным индейцам, что в наши дни большая редкость.
— Интересно. — Она отпила воды. — Как это приводит к сложностям?
В течение последнего десятилетия в резервации продолжались дебаты о том, кто может записаться в племя, кто может официально считаться частью нации. В конституции это основано на количестве крови. По сути, у вас должен быть определенный процент крови, чтобы считаться частью племени. Другие борются за внесение поправок в конституцию и отмену требования о количестве крови. Сделать это более инклюзивным, просто основываясь на происхождении.
— Почему это так важно?
— Потому что, если ты зачислен в племя, ты получаешь определенные преимущества. Субсидируемое медицинское обслуживание. Образовательные гранты. Платежи. Право голосовать на племенных выборах или занимать выборную должность.
— Я поняла. — Она кивнула. — На чьей стороне в этом споре ты?
— Ни на какой. Я вижу плюсы и минусы каждой стороны спора. Но поскольку мои родители категорически против открытой регистрации — отмены условия о количестве крови, — то то, что я не встал на их сторону, вызвало ссору.
— Значит, из-за политических причин ты не ладишь со своей семьей?
Я вздохнул.
— От части. Мои родители надеялись, что я в конце концов стану частью племенного
— Что? — У нее отвисла челюсть. — Это безумие. Что, если бы они влюбились в кого-то другого?
— Они бы даже не позволили себе приблизиться к тому, кто не подходил. Их мужья оба славные парни. У них одинаковый взгляд на жизнь. Так что с ними это сработало.
— Но не с тобой? Ты встретил кого-то, кого они не одобрили, или что-то в этом роде?
Я покачал головой.
— Нет. Но я не хотел, чтобы на меня оказывали давление, чтобы я женился, или нашел подходящую работу, или присоединился к правильным политическим убеждениям. По мере того как я становился старше, это становилось все более удушающим. Моя семья, они хорошие люди. У них просто есть представление о том, какой должна быть жизнь. У меня были другие мечты. Мы не сошлись в этом.
Мы конфликтовали по таким фундаментальным вопросам, что теперь было трудно найти общий язык.
В молодости я всегда думал, что у меня будут дети. Дети были важной частью нашей культуры и наследия, и я всегда представлял себя отцом. Но потом возникло давление, требующее, чтобы они были от подходящей женщины.
Я был только первокурсником в старшей школе, когда папа усадил меня и сказал, что, когда я буду готов к сексу, я должен быть уверен, что надеваю презерватив с женщинами, которые не подходят.
У двух его друзей из совета племени были дочери примерно моего возраста. Папа сказал мне, что если я случайно забуду с ними презерватив, это не будет концом света.
Это было только начало.
— Когда я вернулся с ранчо чуваков, дома становилось все хуже и хуже. Мы с папой почти каждый день о чем-то спорили. Мама и мои сестры постоянно уговаривали меня остепениться. Наконец, я больше не мог этого выносить. Поэтому я уехал.
Я позвонил Ксавьеру, и он помог мне сбежать.
Причины, по которым он покинул резервацию, были схожими. Давление со стороны моей бабушки и его брата — моего отца — быть определенным человеком и делать определенные вещи заставило его уйти.
Поэтому, когда я ни с того ни с сего позвонил ему, он все понял.
Ксавьер не часто бывал рядом, когда я рос, но он взял за правило узнавать меня и моих сестер, даже несмотря на то, что у него были свои разногласия с моим отцом.
Я не был уверен, что папа ненавидел больше: то, что я уехал, или то, что я позвал Ксавьера на помощь.
— Это так для всех в резервации? — Спросила София.
— Нет. Я не хочу, чтобы это звучало так, будто они предвзяты. Это совсем не так. Они просто любят наших людей. Наша культура укоренилась в них так глубоко, что для них это все. И они сражаются, чтобы защитить ее. Отчасти это связано со степенью ее защиты. Сын, который бросает вызов этому, проходит свой путь, если в этом есть смысл.