Покров
Шрифт:
Он вспомнил, как раньше с братом искали друг друга по спичкам: брали коробок, быстро всовывали внутрь одну горящую спичку – вспыхнувшее с шипением пламя радовало больше всего, – и он уходил потом куда-нибудь, бросая под ноги через несколько шагов по спичке, а брат шел по этому следу. Надо было экономить, чтобы путь оказался как можно длиннее, но и далеко спичку от спички бросить нельзя – цепочка могла оборваться. А может, они тогда просто угадывали дорогу и спички были только радостным подтверждением? Однажды у него неожиданно опустел коробок, но он не вернулся, а все шел дальше – наверное, это в лесу было, – тогда впервые брат не нашел его. Вернувшись домой, он встретился взглядом со странными глазами брата – то ли обида, то ли прощение были
Наверное, проехавшая машина, подняв мгновенно пролетавший ветер, смела случайно увиденную им на дороге спичку – иначе как бы он вспомнил ту давнюю игру?
Дверь станции была открыта, и тяжелый кирпич держал ее растворенной до отказа, как застывшая нога. Рядом уже улеглась собака – почему всегда рядом с собакой оказывается кирпич или палка? Постоянная в своем страхе картинка: чужая рука замахивается, и собака ойкнувшим визгом сплетается с ударом, убегая потом полукругом, и слышен жуткий чей-то смех.
С дороги сворачивал к станции, медленно переваливаясь на плавных выбоинах, автобус. Качнулся на тормозах, выбрасывая вперед из-под себя пыль. Из кабины вылез оглянувшийся назад шофер. Собака подняла голову, но глаза ее были такими же спокойными – даже новое ожидание не изменило их. Шофер прошел мимо, сбившись слегка в шаге – удержался, чтобы не обойти собаку подальше. Автобус покачивался от выходивших с обратной стороны людей – их ноги мелькали внизу и, добавив к себе туловища, направлялись уже к буфету. Шофер крикнул, полуобернувшись: «Пять минут!» – переступив порог, обвел глазами пустые лавочки у стен – собака, мальчик, никого больше не увидев, подмигнул: «Далеко едешь?» – и уже открывал ту дверь, за которой сидела кассирша.
Собака повернула голову – вдруг показалось, что она ждет ответа вместо исчезнувшего за дверью шофера. И, словно начиная шутку, неизвестную своим концом и поэтому неостановимую, он вытащил из кармана деньги и положил, не разглаживая, на маленький подоконник, за которым склонилась голова кассирши. И быстро сказал, только потом поняв свою хитрость:
– Дайте два билета. До города.
Кассирша, заколдованная простым словом «два», протянула квадратики билетов и сдачу. Удивленный, он принял все это в ладонь, словно собираясь передать еще кому-то, и, держа перед собой, пошел к автобусу. Вдруг исчезло время, зазвенев последней секундой, – беззвучно шевелились губы подходящих из буфета людей, его подтолкнули в спину, подсаживая, – и вот он уже стоит на высоком полу автобуса и смотрит на собаку через окно.
Взревел внизу мотор, дверь с шумом соединила створки, и все дернулось наоборот: пыльные окна остались неподвижными, а станция поплыла назад. Странное чувство, которое никак не помещалось в несколько раз произнесенные в голове слова: «За деревней остановимся», – росло вместе со скоростью. Автобус уже скатывался, втягивая в себя со свистом воздух, к речке, гулко простучал двойными ударами по неровностям моста, дернулся перед подъемом, по-новому загудел, проглотив начало этого звука.
Луг за речкой – одним куском – крутился вокруг своей оси и исчез за внезапным лесом с мелькающими деревьями – казалось, кто-то невидимый быстро скользил вверх по освещенным солнцем стволам.
Знакомые места оборвались прогалиной лесной дороги, успевшей только приоткрыть рот для первого слова и сразу же улетевшей назад, и незнакомый лес понесся по сторонам, одинаково густея сразу же за автобусом. И ясно вдруг стало, что проехали место, где автобус мог еще остановиться, выпустить его на самом краю пространства, в котором возвращение домой было бы простым соединением этого края и центра в безошибочно выбранном даже через лес направлении. А он не мог сдвинуться с места, стоял в проходе, держась за спинку сиденья, и с каждой секундой все невозможней было подойти, как это смутно проносилось раньше в голове,
Он испугался, что его сейчас начнут расспрашивать, и быстро прошел по проходу назад. Там было совсем пусто, он сел у окна, спрятавшись за высокую переднюю спинку. И хотя казалось, все знают, что он едет один, в только что услышанных словах мелькнуло едва различимое разрешение.
Он вспомнил станцию, вспомнил, как разъезжаются перед ней автобусы в разные стороны, и удивился, что не думал до этого о своем возвращении, о том, не существующем пока автобусе, едущем в обратную сторону, – и не в силах был изменить направление; только в одну сторону летела дорога, унося его от станции, у которой, наверное, и сейчас неподвижно лежит собака и никогда уже не изменится ни временем, ни бесконечным построением в памяти.
Автобус остановился в незнакомой деревне, качнулся, и эта остановка сделала в первое мгновение неестественными и траву у дороги, и наклоненные вперед дома, заглядывающие в свои палисадники, и не удержавший равновесия столб, стягивающий на сторону провода, – все бросалось в глаза, словно сдвинутое со своих мест. Он уже подхватился с сиденья, чтобы пробежать по проходу и выскочить в раскрытую дверь, но увидел толстую тетку, только что вышедшую, перевязывающую свой платок, – и почему-то пронеслось в голове: «Подумают – я ее сын», – и опять сел, дожидаясь, чтобы скорее автобус тронулся, возвращая всему за окном привычное уже движение.
Потом автобус еще несколько раз останавливался, и при этом неощутимая в движении тревога догоняла, окутывала, и хотелось заплакать, но боялся, что всхлипнет, люди к нему обернутся и станут расспрашивать.
Но вот мотор загудел по-новому, и первый многоэтажный дом сверкнул на солнце сразу половиной своих окон. Появилось по сторонам много людей – они быстро шагали вместе с ровной цепочкой деревьев и одинаково уносились назад. Несколько поворотов подряд спутали привычное направление, и казалось, что автобус сворачивает не туда, куда надо. Наконец, словно обрадовавшись, сильно загудел и разом затих, остановившись в самой гуще таких же автобусов. Шофер громко крикнул: «Приехали!» – люди выходили, оглядывались, выбирая направление, и, словно сомневаясь в чем-то, расходились по одному. Он выскользнул вслед за последней спиной, чувствуя, как сзади стал легким автобус. Медленно пошел, выбрался на пустое место – очутился один на огромной площади – казалось, стоящие вокруг люди смотрят на него, и он, опустив голову, спешил быстрей приблизиться к стене – там ожидало его место, где он остановится на минуту. Но и там, оглянувшись на площадь с рядами автобусов, решил, что надо отойти отсюда, чтобы потом, вернувшись, можно было опять сесть в один из автобусов, который повезет его назад.
Его обгоняли люди, а он смотрел по сторонам, чувствуя спиной не желающее увеличиваться расстояние до вокзала. Он отошел недалеко, и уже тянуло назад, и когда обернулся, то чуть не побежал, с трудом удерживая себя. Внутри вокзала были кассы – целый ряд окошек, он подошел к крайнему, положил деньги и назвал свою деревню. Тетка за стеклом сказала: «Билетов нет». Он перешел к другому окошку – там тоже не было билетов. Еще не испугавшись, он понял, почему у касс нет людей, – «билетов нет» – проговорил про себя. И когда вышел на широкие ступеньки вокзала и увидел, как в большом доме напротив уже загорались слабым светом окна, то почувствовал, что на голове, как от холода, стягиваются волосы. Все быстро пронеслось в пустоту – и остановившийся автобус, и спешащие люди, и тот угол дома, до которого он недавно дошел, чтобы повернуть обратно, – а он только смотрел на подрагивающие на своих местах окна, не в силах отвести взгляд от их неяркого света.