Покушение Аллисы
Шрифт:
— Да, — сухо сообщил колонист. — Писатели. От слова, извините, «пИсать».
— Фу, как грубо, — сказал я.
— А как еще-то, товарищ? Как еще-то? Целыми днями сидят — и марают бумагу! И марают!
— А о чем пишут-то?
— Кто ж их разберет? Самое смешное, что все, о чем могла сказать фантастика, уже сбылось или вот-вот сбудется. Нужен тебе мир с мечами и магией — пожалуйста, двигай на шестой уровень через подпространство Ф. Хочешь с разумными ящерами цивилизацию строить — нет проблем, уровень пять Ю.
— Э, — сказал я.
— Э? Точно так-с, я и сказал «Э».
— Нет уж, товарищ, это я сказал «Э»! — уперся я.
— Сначала вы сказали, а потом и я сказал! «Э» — сказали мы с вами хором!
— Ну ладно, — отмахнулся я. — И чего?
— Так вот. Вывелись все фантасты. Только у нас и остались. Сидят, пишут, не спят, не едят. Тонны бумаги извели. Мы жжем, они новые труды катают.
— Про что хоть?
— Все про то же. Рунные посохи, антигравитоны, ночные дозоры… И главное — ничего, ничего святого! Сплошная наука, открытия, генная, тьфу на нее, инженерия! И хоть бы слово о том, кому они всем этим обязаны!
— О ком? — неосторожно сказал я. — Ах, да, простите.
— Второе предупреждение, — скрипнул зубами землянин-два.
— Ну а как же вы? Вы же пользуетесь всеми благами цивилизации?
— Пользуемся. И не против всех этих фотонных ускорителей и корпускулярно-волновых теорий. Но прежде всего Бог! А уж потом всякие науки.
— Как скажете, — я не стал спорить с этим фанатиком, а вместо этого поинтересовался. — То есть, я так понимаю, вам не нужны эти фантасты?
— Пфе! Нет, конечно! А что, вы хотите их забрать?
— Можно, конечно, если их не много.
— Пятеро! — сказал восторженно колонист. — И оцените возможности! Едят — мало! Требуют только бумагу! И хлопот, собственно, никаких!
— Ладно, уговорили, — сказал я, — грузите апельсины бочками.
— Что? — спросил меня теософ.
— Братья Карамазовы, — добавил Можейка.
— А-а-а, Толстой, — и старшой колонист насупился. — Опять? Анафеме предам тебя, скотина! Ирод! Сгинь, мартышка! Пойдешь вслед за своим седобрадым любимцем!
— Я понял, удаляюсь, — и я действительно удалился вслед за своим седобрадым любимцем-поваром на корабль.
Фантастов нам доставили через десять минут в объемистом контейнере. Они и в самом деле тихо сидели в кружок и яростно заносили в толстые тетрадки свои, вероятно, мудрые мысли. Один из них, самый неприметный и несуетливый, впрочем, не писал. Он сидел в уголке, заслонив лицо руками, и наблюдал за происходящим через щелочки между пальцами. Я помахал ему, но он не ответил, а лишь плотнее закрыл лицо ладонями.
Мы взлетели с негостеприимной планеты ортодоксов и взяли курс на Плантагенету. Фантасты не ворчали, не буянили. Действительно, чтобы угодить этим неприхотливым существам, достаточно было регулярно подбрасывать им свежие тетрадки и блокнотики. Перед сном я решил проведать этих во всех отношениях занятных звериков. Оказалось, что фантасты вовсе не собирались спать: они дрались из-за последнего нетронутого блокнота. Наскоро покидав им в клетку необходимый канцбум, я со спокойной совестью отправился почивать.
Разбудил меня отчаянный крик Голубого. Механик издавал пронзительные вопли, и именно по ним я и смог определить, что голос идет от фантастятника. В дверях оного и помещался товарищ механик. Он и кричал. Очень громко.
— Сматри-ити-и! — голосил он. — Это же кашма-а-ар!
Я посмотрел. Действительно, это было не очень ласкающее глаз зрелище. Фантасты здорово изменились. Один из них принял облик могучего варвара с бицепсами размером с голову Можейки. Другой был наглухо запакован в броню и держал наперевес здоровенную цидулю калибра так 72-го. Еще парочка приняли совершенно неописуемый облик — скажу лишь, что длина щупалец одного была прямо пропорциональна количеству бугристых голов другого. Лишь один редкий зверь никак не изменился — он остался все тем же закрывающим лицо непонятным субъектом вполне гуманоидной наружности.
— Механик! — возопил я. — Закрывай входы и выходы! Они начнут прорываться!
— Несусь! — и Голубой действительно, как ракета, пронесся по коридору, барабаня по всем кнопкам, какие попадались по дороге, и исчез за поворотом, провожаемый змеиным шипом закрывающихся дверей.
— Эй! — сказал я очень тоскливым голосом. — А я?
— Ррррраррр! — и гигант своим двуручным мечом принялся рубить колпак, закрывающий их клетку. Оба непонятных щупальцастых многоголовых хтона принялись помогать, кто во что горазд. Россыпь лучей обрушил из своего оружия и броненосец. Было ясно, что долго несчастной клетке не продержаться. Она долго и не продержалась, и вскоре фантасты стали понемногу окружать меня, целясь, скалясь и маша щупальцами.
— Профессоров трогать нельзя, — отважно пропищал я. — Профессоры охраняются законом об авторском праве. Особенно такие, как я. Ай! Уберите их! Они же скользкие.
— Гараррар! — сообщил свою точку зрения варвар и оттолкнул собрата, желающего, видимо, съесть меня живьем. — Хаббахабба!
— Выкуп! — громыхнул броненосец. — Выкуп сперва возьмем! Садись, пиши письмо.
— Куда? Кому? — я уже сидел по-турецки, приготовив ручку и блокнотик. — Диктуйте.
Фантасты задумались. Тело того, чьи головы были бугристыми, пошло неприятными волнами.
— Пиши: «Я, профессор — как тебя? — Зелезнев, обращаюсь к тем, кто меня любит и помнит. Если вы все еще меня любите и, соответственно, помните, пожалуйста, заплатите…» — фантаст с гаубицей взял у меня ручку и сам вписал сумму, от которой я чуть не треснул пополам, — «…и меня живым и, возможно, невредимым, выпустят на волю». Написал? Теперь координаты. И давай сюда.
Броненосец выхватил у меня блокнотик, вырвал исписанный лист, поднял с пола пустую бутылку (позор пьянице Полозкову, подумалось профессору), поместил в нее послание и протянул приятелю-варвару. Тот, размахнувшись, швырнул ее в иллюминатор. Бутылка прошла навылет и удалилась в космические глубины. Варвар же молниеносно заткнул образовавшуюся дыру своей кожаной перчаткой.
— Все, — сказал броненосец. — теперь ждем.
И мы стали ждать. Время от времени в запертую дверь стучали и робким голосом Голубого спрашивали:
— Вы скоро? Отпустили бы профессора, а?
На что варвар отвечал ужасным рыком, и вопросы до поры до времени прекращались.
Так как я являлся лицо цивилизованным и не чуждым культуре отдыха, я привык спать днем. Поэтому ничего удивительного в том, что через пару часов я презренно задрых, не было. Может, только для варвара, на которого, собственно, мне повезло завалиться. Мягко, мелькнуло у меня в голове, а потом все пропало.