Покушение
Шрифт:
Разговор происходил на Принц-Альбрехт-штрассе, куда Константина попросили зайти. Штурмбанфюрер сидел обложенный кипой бумаг — это были приказы на арест и донесения об их исполнении. В подвалах гестапо уже томилось более ста заговорщиков и проводились первые допросы.
Кальтенбруннер лично руководил расследованием. Сначала он создал три подотдела и самый главный из них, ведавший военными с Бендлерштрассе, доверил Майеру. При этом он подчеркнул:
— Фюрер ждет результатов, и я тоже. А так как вам, Майер, было заблаговременно поручено заниматься этими людьми, то вы обязаны представить материалы в кратчайший срок.
Это было не просто требование, в словах Кальтенбруннера сквозила угроза. Даже от осторожного замечания Майера — мол, главные заговорщики, к сожалению, устранены — он отмахнулся и добавил:
— Но ведь есть же и другие заговорщики. Вот и найдите их!
Они действительно существовали, эти другие заговорщики. По крайней мере, можно было с уверенностью утверждать: оставшийся в живых Фриц Вильгельм фон Бракведе знал все, что происходило в группе Штауффенберга. Его-то Майер и решил отыскать в первую очередь.
— Улететь он не мог, — объяснял штурмбанфюрер оцепеневшему Константину, — для полетов необходимо иметь особое разрешение. Чтобы скрыться на автомашине, нужны водительские права и бензин. На железнодорожных вокзалах и в поездах проводится двойной и тройной контроль. Пешком далеко не уйдешь, а потом, мы подняли на ноги всех жандармов, которые осуществляют повсюду дополнительное патрулирование. Перейти границу невозможно. Стало быть, ваш брат где-то здесь, в Берлине.
— Вполне вероятно, но мне ничего не известно об этом.
— Вам следует сначала выслушать мои аргументы, — произнес Майер с легким раздражением. — Вы должны осознать, что скрываться бессмысленно. Продовольственных карточек вашему брату хватит всего на четыре недели. Гостиницы и сельские постоялые дворы предоставляют убежище не более чем на три дня. В каждой деревне полно пострадавших от бомбежек. И еще, те, кто предоставляют убежище беглецу, рискуют головой. Ваш брат очень хорошо знает правила игры…
— Это дело моего брата, — сдержанно возразил Константин.
— Дружище, будьте же наконец благоразумны! — воскликнул штурмбанфюрер и стукнул кулаком по кипе бумаг, лежавших на его столе. — Я ведь не требую от вас выдавать брата, но помочь нам вы обязаны. При этом вы спасли бы капитана от самого страшного. Неужели вы до сих пор этого не поняли?
Лейтенант фон Бракведе молчал. Его лицо стало бледным, губы и подбородок выражали решимость, однако в глазах можно было заметить растерянность.
— Ну, хорошо, — сказал Майер с ноткой сожаления и, схватив листок бумаги — приказ об аресте, добавил: — Мы обязаны обезопасить себя любыми способами, а поскольку вашего брата нет, придется задержать его секретаршу.
— Графиня Ольденбург абсолютно ни при чем, — поспешил заверить его Константин.
— Очень может быть, — согласился с ним штурмбанфюрер, — это быстро выяснится, но сейчас мы ее все-таки арестуем. Поводов для беспокойства, мой юный друг, у вас нет, речь идет всего лишь о мерах предосторожности. С головы этой дамы не упадет ни один волос, а как только ваш брат объявится, мы вообще ее отпустим. Это я вам обещаю.
— Я понятия не имею, где он.
— Я верю вам, но все может измениться. Вдруг он объявится? — Майер пытался демонстрировать свое участие: — Поверьте, дорогой, я всей душой предан вам и вашему брату и надеюсь, что подозрения против него беспочвенны.
— Вы полагаете, что еще неизвестно…
— А что в этой жизни известно?! — Штурмбанфюрер с приказом об аресте в руке подошел к Константину: — Вот, чтобы вы знали, что я действительно иду вам навстречу… Я разрешаю вам сообщить графине Ольденбург о том, что собираюсь ее арестовать. Причем вы можете не торопиться, вам наверняка есть что сказать друг другу.
Генералу от инфантерии Карлу Генриху фон Штюльпнагелю было приказано прибыть 21 июля из Парижа в Берлин для доклада. Что это значило — для генерала не было тайной. Бледный, но спокойный, он простился со своими сотрудниками.
Вероятно, так должно было случиться, — сказал он им. — Я беру на себя всю ответственность за то, что произошло в моих войсках, и прошу каждого из вас действовать в соответствии с моими указаниями. — Затем он влез в автомобиль и уехал.
К вечеру машина генерала прибыла в Верден. Он приказал сделать небольшой крюк и проехать через Седан. Сопровождающие заметили, как напрягся генерал. Они сразу поняли причину происшедшей в нем перемены: в первую мировую войну, будучи совсем молодым офицером, он сражался именно здесь, о чем часто рассказывал своим друзьям.
Штюльпнагель приказал свернуть с дороги и попросил:
— Остановитесь, пожалуйста, здесь. Я хочу немного прогуляться.
Генерал торопливо зашагал прочь, и сопровождающим показалось, будто он уходит за горизонт. Спустя несколько минут они услышали пистолетные выстрелы, испуганно переглянулись и побежали вслед за генералом.
Штюльпнагеля удалось найти только после долгих поисков. Он лежал лицом кверху и хрипел. Фуражки и ремня на нем не было, не было и Рыцарского креста — вероятно, он сам сорвал его. Генерал выстрелил себе в правый висок, но остался жив. Однако пуля перебила зрительный нерв, и он ослеп.
Штюльпнагеля доставили в лазарет Вердена, где о нем была проявлена «большая забота», а когда он смог говорить и самостоятельно держаться на ногах, его судили, приговорили к смерти и повесили.
Штюльпнагель умер, не проронив ни слова.
— В каком состоянии ваша память, господин фон Бракведе? — неожиданно поинтересовался Леман.
— Никудышная, когда я этого хочу, — ответил тот. — В случае необходимости я даже не смогу вспомнить, видел ли вас хоть однажды…
Сейчас, когда у них было много свободного времени, Гном разыгрывал роль начальника генерального штаба, а капитан пробовал себя в роли ефрейтора.