Покушение
Шрифт:
— Как вы считаете, за нами следили?
Леман покачал головой:
— Не думаю, мы ведь проделали полдюжины всякого рода отвлекающих маневров, и этого вполне достаточно.
— Вам это даже нравится, не правда ли?
— Теперь в Германии немногое доставляет удовольствие, вот я и пользуюсь любой предоставляющейся мне возможностью.
— Ах, дорогой друг, — неожиданно воскликнул лейтенант, — что за непонятная страна, в которой мы живем!
— Мы должны выжить — это сейчас главное. — Леман поглубже надвинул синюю кепку. — Поэтому необходимо иметь в виду, что на любом углу может стоять человек, который
Карл Фридрих Гёрделер не принимал непосредственного участия в событиях 20 июля — он скрывался от гестапо. Однако он внимательно слушал все сообщения по радио, которое неоднократно возвещало, что фюрер жив.
«Это похоже на правду, — с горечью прознал Гёрделер. — И не только жив, но и, по всей вероятности, является хозяином положения». Гёрделер попрощался со служащим имперского министерства экономики, у которого скрывался в последнее время. Тот пробормотал какие-то слова сожаления, однако поспешил проводить своего гостя и облегченно вздохнул, когда тот скрылся в полной тьме.
С этого дня Гёрделер стал ежедневно менять свое пристанище. Бегство от преследователей превратилось в некую составную часть его жизненного распорядка, но Берлин он все-таки не покинул. Здесь 31 июля он встретил свое шестидесятилетие.
Этот день он провел на квартире некоего Лабецкого, конторского служащего, который плохо знал Гёрделера, а сам Лабецкий был для бывшего обер-бургомистра одним из многих, кто предоставил ему пищу и кров.
Притихший Гёрделер долго сидел согнувшись в углу, потом попросил бумаги и стал сочинять очередной меморандум, правда на сей раз очень короткий.
Несколько дней спустя он встретил в метро знакомую и сказал ей присущим только ему назидательным тоном: «Не убий!» Таким образом он дал понять, что в трагической неудаче Штауффенберга надо усматривать «перст божий», то есть господь не одобрил содеянного.
И вдруг Гёрделер увидел свою фотографию на досках для объявлений, на тумбах для афиш, в метро и у театров, на кирпичных стенах и деревянных заборах, в любой газете, которую он раскрывал. За его голову было назначено вознаграждение в один миллион марок. Это была самая крупная сумма, которая когда-либо назначалась за поимку преступника. И в скором времени она была выплачена.
Каждый, кто прятал у себя Гёрделера, рисковал жизнью. И позднее очень многие погибли только потому, что он сидел за их столом, спал в их доме. А пока он брел от одного убежища к другому, оставляя за собой смертоносный след.
8 августа он покинул Берлин и тайком отправился в свои родные края — в Западную Пруссию. Конечной целью путешествия Гёрделера был Мариенвердер, где покоился прах его родителей. Он шел туда двое суток.
Поклонившись дорогим могилам, Гёрделер поспешил прочь. Он ночевал в открытом поле, в сарае, в зале ожидания на вокзале. Питался украденной свеклой, хлебом, который выпрашивал у крестьян, пил воду из ручья. 12 августа, выбившись из сил, он добрался до местечка Конрадсвальде, вошел на постоялый двор. Здесь-то его и опознала рядовая вспомогательной службы ВВС и выдала гестапо.
Однако это был не конец. Он слишком много знал, и гестапо в течение долгих месяцев методично
— Какая радостная встреча! — не без доли иронии воскликнул капитан фон Бракведе, увидев Константина. — Зачем ты пришел?
— Я хотел видеть тебя, Фриц!
— Хорошо, теперь ты меня увидел, — констатировал капитан. Он лежал на диване, курил сигару и слушал радио.
Квартира, в которой они беседовали, была расположена недалеко от площади Савиньи и принадлежала служащему угольной лавки Лебера.
— Фриц, мне надо поговорить с тобой. Элизабет арестована, — сообщил Константин.
— Этого следовало ожидать, — сказал фон Бракведе, закрыв глаза, — но я не думаю, что ей грозит опасность. Элизабет — девушка рассудительная и умная. Ты, наверное, это и сам заметил. К тому же она еще и смелая.
— Она очень порядочная. Она не должна страдать!
Фриц Вильгельм к этим словам Константина фон Бракведе остался безучастным, он лишь спросил:
— У тебя есть известия из дома?
— Твоя жена беспокоится за тебя.
— Это удел всех женщин, которые выходят замуж за такого человека, как я, — тихо сказал капитан фон Бракведе.
— И дети о тебе спрашивают.
— Константин, служба мужчины на благо отечества и его семья — две совершенно разные вещи, — почти жестко ответил граф. — И каждая из них существует сама по себе.
Константин с возмущением посмотрел на брата:
— Ты, по-видимому, не представляешь, что натворил. Тебя разыскивает гестапо. Твоя жена и дети обеспокоены. Майер срочно желает поговорить с тобой. Между прочим, я хочу знать, что же все-таки случилось. Однако в настоящий момент самое главное — это судьба Элизабет. Ты должен помочь ей.
— Мне нужно сменить квартиру, и именно это для меня сейчас самое главное. — Капитан поднялся. — В конце концов, перестань бравировать своими чувствами, будь то любовь к родине или к семье…
— Случилось что-то непостижимое, Фриц!
— А я считаю такое развитие событий вполне закономерным. Твое же дело — выбирать, что тебе больше нравится.
— Скажи, какое отношение имеешь к этим событиям ты? — настойчиво вопрошал Константин. — Скажи же мне!
Капитан улыбнулся и принялся натягивать носки.
В комнате было широкое берлинское окно, а мебель изящная, украшенная резьбой в стиле раннего бидермейера [29] . Часы на камине зазвонили чистым серебряным звоном.
— Идеалисты всегда украшали этот мир, — сказал Фриц Вильгельм фон Бракведе, доставая ботинки, — но в сложившихся обстоятельствах они выглядят просто идиотами. Они мне осточертели…
— Фриц, я действительно не знаю, что думать о тебе.
— А ничего, — заявил тот и завязал шнурки. — Я не жертва и не злодей. У меня нет иного желания, кроме желания выжить, и я надеюсь, что это как раз и есть тот ответ, который ты жаждешь получить…
29
Стилевое направление в немецком и австрийском искусстве первой половины XIX века. — Прим. пер.