Покушение
Шрифт:
— Уговор есть уговор, — сказал граф. — Кроме того, я страшно любопытен, а вы предлагаете столько различных вариантов — я имею в виду смерть…
— Вы все такой же шутник, — радостно пролаял Майер. — Однако вы здесь, а это главное — значит, вы косвенным образом согласны плодотворно сотрудничать с нами. Что при этом ставится на карту, вам, вероятно, напоминать не надо.
— Вполне достаточно одного: я знаю, что такое ответственность перед семьей, — заявил граф фон Бракведе.
— Вам следует внимательно почитать древнегерманские саги… — кричал рейхсфюрер СС Гиммлер своим соратникам по тотальному искоренению измены. — Согласно сагам, род является определяющей силой любого общества и потому о нем надо целенаправленно заботиться, оказывать ему всестороннюю помощь. Но если какой-либо из них по подчинялся обществу, его искореняли.
Таким образом сторонники фюрера оправдывали репрессии, которые они обрушили на отцов и матерей, братьев и сестер, жен и детей заговорщиков. Даже самые дальние родственники главных участников покушения были схвачены гестапо. Среди арестованных находились двенадцать женщин в возрасте свыше семидесяти лет, в том числе и мать братьев Штауффенберг.
Их сажали в тюрьмы, отправляли в исправительные дома и концентрационные лагеря, объявляли «неполноценными» гражданами и обращались с ними соответствующим образом. Следы некоторых из них были обнаружены лишь спустя многие месяцы после окончания войны, и то с большим трудом.
Семья Штауффенберга подверглась аресту. Графиню Нину Штауффенберг, жену полковника, под фамилией Шанк отправили в концлагерь. Так как она ждала четвертого ребенка, над ней не издевались и выдавали специальный паек.
Детей Штауффенберга, двух сыновей и дочь, разлучили с матерью, дали им фамилию Майстер и отправили в детский приют, находящийся в ведении нацистских организаций. Там они встретились с другими детьми, которых постигла такая же участь, и там им изо дня в день вдалбливали: «Ваши родители — презренные трусы и преступники!»
— Будьте благоразумны, не обращайте внимания на мелкие неприятности, они неизбежны, — порекомендовал Майер. — Постарайтесь мыслить реалистично. Станьте для нас тем, кого в британской юстиции называют главным свидетелем, и можете требовать за это всего, чего хотите.
— Неужели я кажусь вам такой свиньей? — спросил граф фон Бракведе.
— Чепуха! — воскликнул Майер. — Мы ведь оба прирожденные коммерсанты и знаем, куда выгодно вложить капитал. По крайней мере, я не могу себе представить, что такой умница, как вы, не постарается выйти из этого проигранного дела.
— Вы, вероятно, попали в исключительно трудное положение.
Штурмбанфюрер утвердительно кивнул. По его мнению, теперь он уже не мог проиграть. И в порыве откровенности он сообщил: работа идет полным ходом, и днем и ночью, несколько сот сотрудников гестапо следят примерно за тысячью подозреваемых.
— Порядочная группа, не правда ли? Я бы с удовольствием посмотрел на них двадцатого июля.
— Знаю, знаю, мы хватали всех, кто попадался под руку. А теперь сортируем, отбираем, пытаемся найти отправные точки. Исключительно трудоемкая работа. Кроме того, мне кажется, сигнал был дан слишком поздно.
— Вы хотите сказать, что Гиммлер слишком долго медлил?
Майер доверительно ухмыльнулся:
— От нашего Гиммлера можно всего ожидать. Кто поручится, что у него нет осведомителей среди заговорщиков? Ведь были же у него свои люди среди евреев.
— При определенных обстоятельствах это может обернуться неприятностью, не правда ли?
— Мой дорогой, не питайте напрасных надежд. Мы обезопасили себя во всех отношениях, разумеется, с согласия рейхсфюрера. Имеются, например, подробно разработанные директивы по проведению допросов.
— Понятно. Вы просто приказали: ни при каких обстоятельствах не допускать показаний, которые бы уводили в сторону или вводили в заблуждение. Нужны лишь показания по существу.
— Я вижу, вы поняли, что к чему.
— Ну да, если бы я, к примеру, заговорил о нашем секретном соглашении, мне бы сразу заткнули рот, не так ли?
— При этом полумерами мы не ограничимся. Впрочем, нет необходимости предупреждать вас.
— Разумеется.
— Ну, вот мы опять договорились. — Майер деловито потер руки: — Стало быть, начнем. Выкладывайте ваши списки.
Граф фон Бракведе решительно покачал головой, похожей на голову хищной птицы:
— Наша договоренность касалась лишь одного пункта. Вы разрешили моей семье перебраться в Швейцарию, а я за это явился к вам. Ни о чем другом мы не договаривались.
— Надеюсь, вы не собираетесь водить меня за нос? — с негодованием прервал его Майер. — В данной ситуации ваш отказ сотрудничать с нами может стать вашим смертным приговором. Вы этого хотите?
БУДУЩЕЕ ГЕРМАНИИ, ЗАЛОЖЕННОЕ В НАСТОЯЩЕМ
— Я приставлен шпионить за вами, — сказал человек с мышиным личиком. — Моя фамилия — Дамбровский, имя — Аларих, и пришел я сюда не по своей воле. — Аларих Дамбровский, стоя на коленях, протирал пол в камере, в которую поместили капитана фон Бракведе, и слезящимися глазками осматривал все вокруг. — Вы, по-видимому, и не подозреваете, что вас устроили, так сказать, по первому классу…
Фон Бракведе вспомнил слова, сказанные Майером: «Считайте себя, пожалуйста, моим гостем», — и понял, что он здесь действительно привилегированный арестант. Об этом свидетельствовал и окружавший его комфорт: походная кровать с пружинным матрацем, стул со спинкой, стол размером с крышку гроба, письменный стол под зарешеченным окном, умывальник и туалет с проточной водой.
— Вы, должно быть, довольно важная птица, — промолвил Дамбровский и полюбопытствовал: — Может быть, вы свояк какому-нибудь рейхслейтеру или что-нибудь в этом роде?
Бракведе промолчал. Он не без удивления смотрел на фигуру ползающего на коленях Дамбровского, похожего на тщедушного ребенка:
— Если уж вы приставлены ко мне, то, видимо, кое-что обо мне знаете.
— Верно, — сказал Аларих, поднялся с колен и взглянул на капитана мутными, цвета болотной воды, глазками. — Вы неплохо соображаете. Недаром когда-то были полицей-президентом Берлина. Так ведь?