Покушение
Шрифт:
Бракведе кивнул:
— И вот сам я сижу в камере. До сих пор я обозревал их только снаружи, а теперь довелось рассмотреть и изнутри.
— Человек ко всему привыкает, — философски заметил Дамбровский.
— А вы давно здесь?
— Почти пять лет! — заявил с некоторой гордостью этот странный человек в болтающемся на нем метком тюремном одеянии. — А для этого надо кое-что иметь в голове, могу вас заверить. Меня считают лучшим шпиком в нашем заведении, а оно ведь единственное в своем роде. Вы согласны со мной?
— Я еще не составил о нем полного представления.
— Так наверняка составите… Вы даже и вообразить не можете, что способен выдержать, человек. Это я говорю, чтобы немного вас подбодрить. Я пережил даже такие прекрасные минуты, когда гестаповцы после допроса были так же измотаны, как жертва.
— Могу себе представить… — произнес фон Бракведе безо всякой иронии. — А вы действительно достигли больших успехов в своем ремесле — научились входить в доверие по высшему классу.
— Благодарю вас за комплимент, — умилился Аларих. — Мы великолепно поладим, я в этом уверен. Только вот опасаюсь, что мы недолго пробудем вместе. Гестаповские гиены работают сейчас без отдыха. Первую партию для «народного трибунала» можно считать уже укомплектованной.
— Кто они? — спросил фон Бракведе.
— Гёрделер, Вицлебен, Штиф и Гёпнер. — Аларих Дамбровский был хорошо осведомлен. — На этих, как теперь принято говорить, государственных преступников, собраны горы материала. А вот чтобы собрать материалы на других кандидатов на тот свет, гиенам приходится как следует попотеть. В этом вы и должны им помочь, не так ли?
— Наверное, — сказал граф.
— И вы это сделаете?
— Вы слишком много хотите знать, господин Дамбровский. — Фон Бракведе с улыбкой посмотрел в его хитрые глазки: — А впрочем, чтобы оправдать репутацию лучшего шпика в этом заведении, вы должны появиться с какими-то сведениями. Итак, можете сообщить, что я не против кое-что рассказать, только хочу за это кое-что поиметь. Пусть Майер подумает, какую цену назначить за мои сведения.
— Господин фон Бракведе, я благодарю вас за исключительно полезные советы и в свою очередь готов оказать вам некоторые услуги, — с уважением проговорил Аларих Дамбровский.
— Господин председатель, отныне вы являетесь первым человеком в германской юстиции! — сказал фюрер доктору Роланду Фрейслеру, председателю «народного трибунала».
Они сидели в ставке Гитлера и обговаривали последние детали процесса — через несколько дней должно было состояться первое заседание «народного трибунала».
— Смею вас заверить, мой фюрер, что все приготовления осуществлены с необходимой тщательностью, — заговорил Фрейслер, человек с худым лицом и волевым подбородком. — Я буду вершить беспощадный суд так, как мудро советовали вы, мой фюрер.
— Браво! — воскликнул вездесущий рейхслейтер Борман, бросив сбоку быстрый взгляд на фюрера.
Доктору Роланду Фрейслеру было пятьдесят, однако он дослужился лишь до звания младшего статс-секретаря. Но потом его, как он считал, даже понизили — в 1942 году назначили председателем вновь учрежденного «народного трибунала», а он так стремился стать министром юстиции рейха! И вот наконец перед ним открылись безграничные возможности.
— Между верховным прокурором и мной, — докладывал он, — достигнуто полное взаимопонимание, тем более что существующие законы абсолютно однозначны и не оставляют места для гнилых компромиссов. За предательство и государственную измену полагается смертная казнь. Таков и будет наш приговор.
— После ваших слов я спокоен за исход дела, — заметил Адольф Гитлер, и его руки нервно задвигались, в то время как сам он оставался неподвижен. — Вот уже многие годы я тружусь без отдыха на благо Германии. У меня даже не хватает времени, чтобы почитать книгу, сходить в театр, на концерт…
— Фюрер приносит себя в жертву ради нас, — произнес Борман тихо, но внятно.
— Что может быть более естественным? Наша жизнь принадлежит рейху, а рейх — это я! Не имеет права на существование тот, кто наносит вред нашей Германии. И вам, Фрейслер, на вашем ответственном посту предстоит заботиться о том же.
— Я буду безжалостно уничтожать врагов моего фюрера, — скромно заявил председатель.
— А они сознались? — спросил Борман.
— Пусть немного поскулят, — махнул рукой Фрейслер. — В этом плане гестапо провело хорошую подготовительную работу, остальное сделаю я.
Борман снова спросил:
— Будут ли предоставлены защитники этим общественно опасным элементам?
— Конечно, в соответствии с общепринятым порядком судопроизводства. — Председатель «народного трибунала» был настроен оптимистично. — Причем в большинстве случаев речь идет о защитниках, назначенных судом, и только в исключительных случаях обвиняемым разрешено пользоваться услугами частных адвокатов. Как бы то ни было, в эти знаменательнейшие для германской юстиции часы справедливость восторжествует — за это я ручаюсь.
— На него можно положиться, — заверил Мартин Борман Адольфа Гитлера, когда председатель «народного трибунала» удалился.
— Да, он наверняка справится с возложенной на него задачей, — промолвил глава третьего рейха. — Он позаботится об установлении у нас такой справедливости, от которой у всех дух захватит.
И фюрер не ошибся.
— Мой дорогой, я теряю терпение, — заявил штурмбанфюрер Майер грустным голосом. — Я помню о наших дружеских отношениях, но в конечном счете я ведь одно из многих колесиков в этом механизме. Вы же знаете, как все делается: Гитлер задает жару Борману, Борман нажимает на Гиммлера, Гиммлер — на Кальтенбруннера, а тот — на меня. И я, хочу я этого или не хочу, должен добиваться результатов.
Фриц Вильгельм фон Бракведе сидел на краешке стула, словно изготовившись к прыжку, и старался казаться невозмутимым. Однако от овладевавшего им беспокойства у него начали дрожать руки, и он крепко сжал их.
— Где содержимое вашего портфеля? — спросил штурмбанфюрер.
— Неизвестно, — уклончиво ответил Бракведе.
— Что вы хотите получить за эти документы?
— Возможно, их уже нет в природе.
— Не означает ли это, — спросил Майер хрипло, — что вы уничтожили свои бумаги?