Политбюро. Механизмы политической власти в 1930-е годы
Шрифт:
Обещая новую конституцию, сулившую предоставление полноценных гражданских прав многим «бывшим» и «социально чуждым», правительство предпринимало также некоторые вполне конкретные акции по «умиротворению» общества, реально облегчавшие положение миллионов людей.
Важным шагом на пути «умиротворения» было постановление СНК СССР и ЦК ВКП(б) «О порядке производства арестов», принятое 17 июня 1935 г. Более радикальное, чем знаменитая инструкция от 8 мая 1933 г., постановление предусматривало, что «аресты по всем без исключения делам органы НКВД впредь могут производить лишь с согласия соответствующего прокурора», а также устанавливало сложный порядок согласования арестов руководящих работников, специалистов и членов партии с руководителями наркоматов, ведомств и партийных комитетов. Разрешения на аресты руководящих работников союзных и республиканских наркоматов, а также состоящих на службе в учреждениях инженеров, агрономов, профессоров, врачей, руководителей научных учреждений давались по согласованию с соответствующим наркомом; разрешения на аресты членов и кандидатов ВКП(б) — по согласованию с секретарями районных, краевых, областных комитетов, ЦК нацкомпартий, а коммунистов, занимавших руководящие должности в наркоматах СССР, — по получении согласия председателя Комиссии партийного контроля и т.д. [370] Новые порядки несколько осложняли работу НКВД и создавали
370
Полный текст постановления см.: Викторов Б.А. Без грифа «секретно». С. 202–204.
26 июля 1935 г. Политбюро приняло решение, касающееся судьбы значительной части крестьянства: «О снятии судимости с колхозников» (оно было оформлено как постановление СНК и ЦИК СССР от 29 июля). Постановление предписывало «снять судимость с колхозников, осужденных к лишению свободы на сроки не свыше 5 лет, либо к иным, более мягким мерам наказания и отбывших данное им наказание или досрочно освобождённых до издания настоящего постановления, если они в настоящее время добросовестно и честно работают в колхозах, хотя бы они в момент совершения преступления были единоличными». Действие постановления не распространялось на осужденных за контрреволюционные преступления, на осужденных по всем преступлениям на сроки свыше 5 лет лишения свободы, на рецидивистов и т.д., однако, и без этого оно затрагивало интересы сотен тысяч крестьян. Снятие судимости, согласно постановлению, освобождало крестьян от всех правоограничений, связанных с нею. Для проведения постановления в жизнь в районах, краях, областях и союзных республиках, не имевших краевого и областного деления, создавались комиссии в составе прокурора, председателя суда, начальника управления НКВД, во главе с председателем соответствующего исполкома. Работу по снятию судимости с колхозников предполагалось закончить к 1 ноября 1935 г. [371]
371
РЦХИДНИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 969. Л. 21.
Как обычно, в срок решение выполнено не было. На 5 декабря 1935 г., как сообщал в Политбюро прокурор СССР А.Я. Вышинский, по СССР судимость была снята со 125.192 колхозников, в то время как только в одной Челябинской области подлежало рассмотрению 40 тыс. дел. По предложению Вышинского, Политбюро продлило сроки проведения мероприятия до 1 марта 1936 г. [372] 25 апреля 1936 г. в очередной докладной на имя Сталина, Калинина и Молотова Вышинский подвёл итоги кампании. Он сообщил, что с 29 июля 1935 г. по 1 марта 1936 г. по СССР судимость была снята с 556.790 колхозников (кроме этого, 212.199 колхозников были освобождены от судимости в 1934 г. на Украине по решению правительства республики). Несмотря на столь значительные результаты, Вышинский предложил дополнительно проверить те регионы страны, где наблюдался высокий процент отказов в снятии судимости. Политбюро утвердило это предложение [373] .
372
Там же. Оп. 163. Д. 1090. Л. 57.
373
Там же. Д. 1106. Л. 135–137.
Одновременно с кампанией по снятию судимости с колхозников проводилось широкомасштабное освобождение из заключения, а также снятие судимости и всех связанных с ней правоограничений с должностных лиц, осужденных в 1932–1934 гг. за «саботаж хлебозаготовок» и выпуск денежных суррогатов (местных трудовых займов, бонн и т.п.). 10 августа 1935 г. Политбюро утвердило постановление ЦИК по этому поводу. Необходимость освобождения из заключения и снятия судимости с этой категории осужденных объяснялись в постановлении тем, «что совершённые указанными выше должностными лицами преступления не были связаны с какими-либо корыстными мотивами и являлись в подавляющем большинстве случаев результатом неправильного понимания осужденными своих служебных обязанностей» [374] . Как сообщал 10 декабря 1935 г. в правительство и ЦК ВКП(б) Вышинский, в соответствии с решением об амнистии должностных лиц по предварительным данным было освобождено от наказания 54 тыс. и представлено к освобождению более 24 тыс. человек [375] .
374
Там же. Оп. 3. Д. 970. Л. 144–145.
375
ГАРФ. Ф. Р-8131. Оп. 27. Д. 58. Л. 76–77.
В конце 1935 г. дошла очередь до пересмотра дел осужденных по известному закону от 7 августа 1932 г. Поскольку этот закон был чрезвычайно жестоким, правительство уже через несколько месяцев после его издания пыталось ввести некоторые ограничения на его применение. Постановление Политбюро от 1 февраля 1933 г. и изданное на его основе постановление Президиума ЦИК от 27 марта 1933 г. требовали прекратить практику привлечения к суду по закону от 7 августа «лиц, виновных в мелких единичных кражах общественной собственности, или трудящихся, совершивших кражи из нужды, по несознательности и при наличии других смягчающих обстоятельств». 11 декабря 1935 г. Вышинский обратился в ЦК, СНК и ЦИК с запиской, в которой утверждал, что эти требования не выполняются и предлагал принять новое решение, на этот раз о пересмотре дел осужденных по закону от 7 августа. Вопрос рассматривался членами Политбюро 15 января 1936 г. Сталин согласился с доводами Вышинского и поставил на его записке резолюцию: «За (постановление не опубликовывать)» [376] . В подписанном 16 января постановлении ЦИК и СНК СССР «О проверке дел лиц, осужденных по постановлению ЦИК и СНК СССР от 7 августа 1932 г. «Об охране имущества государственных предприятий, колхозов и кооперации и укреплении общественной (социалистической) собственности»» Верховному суду, Прокуратуре и НКВД поручалось проверить правильность применения постановления от 7 августа в отношении всех лиц, осужденных до 1 января 1935 г. Специальные комиссии должны были проверить приговоры на предмет соответствия постановлению Президиума ЦИК от 27 марта 1933 г. Комиссии могли ставить вопрос о сокращении срока заключения, а также о досрочном освобождении. Пересмотр дел предстояло провести в шестимесячный срок.
376
РЦХИДНИ. Ф. 17. Оп. 163. Д. 1091. Л. 8.
Шесть месяцев спустя, 20 июля 1936 г., Вышинский доложил Сталину, Молотову и Калинину, что пересмотр дел на основании постановления от 16 января 1936 г. завершён. Всего было проверено более 115 тыс. дел и более чем в 91 тыс. случаях применение закона от 7 августа признано неправильным. В связи со снижением мер наказания из заключения были освобождены 37.425 человек (32 процента всех проверенных) [377] .
Кампании по пересмотру дел, освобождения из заключения и амнистии свидетельствовали о намерении режима «примириться» с теми слоями населения, которые, хотя и были «социально близкими», но в силу всеобщности террора попали под его удар. Среди всех репрессированных они составляли меньшинство. Гораздо большую проблему для власти представляли «социально чуждые элементы», в число которых входили высланные «кулаки», казачество, представители правящих до революции классов и т.д. Все они относились к категории так называемых «лишенцев», — подвергались репрессиям, дискриминации и были лишены основных гражданских прав. Эта категория населения была достаточно многочисленной. Например, только ссыльных крестьян («раскулаченных» с семьями) весной 1935 г. насчитывалось более миллиона (445 тыс. были заняты в сельхозартелях и 640 тыс. в промышленности — на золотодобыче, на лесозаготовках, в строительстве и т.д.) [378] . Дополнительные сложности для правительства создавало то обстоятельство, что совершеннолетними становились миллионы детей «лишенцев», носившие клеймо гражданской неполноценности в силу происхождения. Это не только противоречило провозглашаемым официальной пропагандой лозунгам о коренном изменении социальной структуры общества и грядущей в связи с этим демократизацией конституционных норм, но грозило постоянным «воспроизводством» «социально чуждых» слоёв населения.
377
ГАРФ. Ф. Р-5446. Оп. 12. Д. 896. Л. 52.
378
Там же. Д. 620. Л. 16–18.
Осознавая необходимость перемен в этой сфере, сталинское руководство постепенно восстанавливало «лишенцев» в правах, хотя проводилась эта политика медленно и непоследовательно. Особенно наглядно эта непоследовательность проявлялась по отношению к трудпоселенцам — ссыльным крестьянам. В 1935–1936 гг. истекал установленный законом пятилетний срок высылки сотен тысяч «кулаков», репрессированных в первый период коллективизации (в 1930–1931 гг.), а поэтому особенно остро встал вопрос об их дальнейшей судьбе. Опыт восстановления части бывших «кулаков» в правах в предшествующие годы показывал, что большинство из них предпочитали покидать места ссылки. Поэтому по предложению руководства НКВД восстановление в правах ссыльных крестьян, широко проводившееся с 1935 г., сопровождалось запретом на отъезд из мест ссылки [379] . Таким образом, основная масса бывших «кулаков» получала лишь формальные «гражданские права». Хотя, учитывая характер режима, — это было немаловажным «достижением».
379
Земсков В.Н. «Кулацкая ссылка» в 30-е годы. С. 13–14.
Сигналом к новой шумной демонстрации «примирения» с «социально чуждыми элементами» была политическая сценка, разыгранная Сталиным на совещании комбайнёров в самом начале декабря 1935 г. Когда башкирский колхозник А. Гильба заявил с трибуны совещания: «Хотя я и сын кулака, но я буду честно бороться за дело рабочих и крестьян и за построение социализма», Сталин бросил ставшую знаменитой фразу: «Сын за отца не отвечает» [380] . Последующие акции показали, что растиражированный пропагандой сталинский «афоризм» появился не случайно. Сталин обозначил, что является автором тех послаблений, которые в последующие месяцы получили сотни тысяч «социально чуждых».
380
Правда. 1935. 2 декабря.
23 декабря 1935 г. Политбюро (а затем и Совнарком) одобрили подготовленный прокурором СССР А.Я. Вышинским и наркомом внутренних дел Г.Г. Ягодой циркуляр об использовании на работе лиц, высланных и сосланных в административном порядке, и приёме их детей в учебные заведения. Циркуляр, отправленный руководителям управлений НКВД и прокурорам на места, разрешал использовать по специальности в учреждениях и на предприятиях (кроме оборонных) инженеров, техников, врачей, агрономов, бухгалтеров и пр., сосланных в административном порядке по постановлению Особого совещания при НКВД, а также квалифицированных рабочих (за исключением тех случаев, когда Особое совещание специально запрещало использование по специальности). Научные работники получали право работать по своей специальности в местах ссылки или высылки в том случае, «если они высланы или сосланы из столиц, промышленных пунктов и пограничной полосы в порядке очистки этих местностей от социально-опасных элементов». Дети, «высланные или сосланные как иждивенцы своих родителей», подлежали «приёму в учебные заведения по месту ссылки или высылки в порядке перевода» [381] . Несмотря на то, что во многих случаях этот циркуляр имел чисто декларативное значение (в отдалённых районах просто не существовало необходимых рабочих мест), он в определённой степени облегчил положение многих ссыльных и высланных.
381
РЦХИДНИ. Ф. 17. Оп. 163. Д. 551. Л. 88–90; ГАРФ. Ф. Р-5446. Оп. 57. Д. 38. Л. 190. Возможно, одной из причин принятия циркуляра были многочисленные жалобы высланных специалистов, поступавшие в адрес правительства (см., например: ГАРФ. Ф. Р-5446. Оп. 82. Д. 45. Л. 33, 228, 361).
Такое же значение, несмотря на явную декларативность по отношению ко многим категориям «социально чуждых», имело постановление ЦИК и СНК СССР о новых правилах приёма в высшие учебные заведения и техникумы (судя по визе, проект постановления был подготовлен Вышинским), утверждённое Политбюро 29 декабря 1935 г. Если раньше приём в высшие учебные заведения и техникумы «детей нетрудящихся и лиц, лишённых избирательных прав», не допускался, то по новому закону все ограничения при приёме, «связанные с социальным происхождением лиц, поступающих в эти учебные заведения, или с ограничением в правах их родителей» отменялись [382] . Ссыльная молодёжь в большинстве своём не могла воспользоваться этим законом, так как не имела права выезда из ссылки, но некоторые категории «социально чуждой» молодёжи приобрели новые перспективы.
382
РЦХИДНИ. Ф. 17. Оп. 163. Д. 1089. Л. 67–68.