Полковник Империи

Ланцов Михаил Алексеевич

— Действуйте… — тихо произнес Франц. — И да поможет вам Бог…

Глава 4

1916, 18 мая. Фиано Романо

Максим лихо, прямо-таки с ветерком прошелся по итальянским дорогам. Итальянцы оказались совсем так расторопны как австровенгры и безмерно далеки от немцев. Да и геометрия фронтов не позволяла им перебрасывать войска по сходящимся траекториям. Только догоняющим. Но тут у Меншикова было потрясающее преимущество в скорости и маневре, даже если они захотели так развлекаться. Не говоря уже о том, что его шаг с освобождением пленных дал неожиданно сильный эффект — никто толком не знал, где именно он.

По

донесениям, которые он перехватывал на телеграфных станциях, к началу 18 мая в старой Австрии и ее окрестностях действовало уже три довольно крупных подвижных отряда из освобожденных военнопленных. И они наступали в разных направлениях. Шумели. Гремели. И вообще — вели себя без всякого стеснения, так как Вена не была в состоянии выделить на их блокирование достаточно сил. Если бы с одним отрядом она еще справилась, то теперь не знала, за что хвататься.

Максим же шел относительно тихо. Ну как тихо? Без сильной стрельбы. Однако в первую же ночь, проведенную его полком на итальянской земле, он велел автомобили разрисовать. Орлы, венки, молнии и надписи «S.P.Q.R [10] » везде где можно. Прямо не военный отряд, а передвижной цирк. Ну и по населенным пунктам полк шел под развернутыми знаменами и с музыкой. Всей, что мог из себя выдавить, привлекая кое-где наемные итальянские оркестры.

10

S.P.Q.R — означают Senatus Populusque Romanus, то есть, «Сенат и народ Рима». Это старинный, еще языческий девиз Римской Республики и ранней Империи. Именно под этим девизом Рим покорил все Средиземноморье, взял Британию, вышел за Рейн, занял Дакию, успешно дрался на Тигре и Евфрате с персами, находясь на пике своего могущества. А его легионы были поистине железными из-за добрых доспехов и дисциплины, выкованной из высокоуглеродистых инструментальных сталей да не просто так, а с мастерской закалкой. Это было время высшего проявления древнего Рима. Его Золотой век.

Он шел дерзко. Открыто. Нагло.

Это вводило местных в смущение. Да и слухи порождало очень странные. А уж глаза Кайзера Вильгельма, наблюдавшего как в мелких деревушках русский полк крестьяне встречают цветами, были отдельным пунктом увеселительной программы. Как и небольшие митинги, которые Максим устраивал в местах остановки. Специально готовил коротенькие речи на итальянском с помощью офицеров, владеющих им. И, залезая на броневичок, рассказывал местным фермерам да обывателям о том, что грядет новая эра обновленной Италии и возрождение славной старины и величия воскрешенной Римской Империи. И люди слушали. Их было не так уж и много на этих пикетах. Но они слушали. И рассказывали своим соседям, как водится, додумывая и произвольно дополняя. И о том, что Россия не сражается с народом Италии. Что Россию и Италию связывают многовековые культурное единство и общность целей. И только лишь мерзкий предатель на престоле вверг их, честных граждан в страдание и боль. И только лишь он виновен в том, что Италия проигрывает войну. А они молодцы. Ну и так далее. Обойма простых, но действенных риторических приемов в области пропаганды со времен Геббельса немало расширилась. Максим не был специалистом в этой области, но кое-что знал. Их в свое время инструктировали во время службы в одной «очень солнечной и песчаной стране» о том, как вести себя с местными жителями и что им говорить. В каком ключе, во всяком случае.

Но тут на дворе было самое начало XX, а не XXI века. И народы Европы не были еще так искушены в плане фильтрации пропагандистских штампов. Их еще просто не создали. Вот их Максим и вываливал вагоном, шквалом, ураганом. Да — примитивных. Да — грубо и неопытно. Но Италия была уже уставшей от войны, как и любая другая страна-участница. Италия уже понесла довольно большие потери в личном составе. В каждом городке, в каждой деревушке были и те, кто сражался на фронтах с французами, и те, кто уже сложил свою голову, и раненые. Особенную боль создавали раненные, многие из которых были в сложном психологическом состоянии. Все-таки в Первую Мировую войну французы были еще очень и очень крепкими воинами. И лоб в лоб могли крепко держаться даже против немцев, у которых была лучшая армия той войны. Более того — в 1918 они, преодолев психологические и организационно-тактические проблемы, научили бить немцев. Лоб в лоб. Глаза в глаза. В наступлении, взламывая весьма нетривиальную глубокоэшелонированную очаговую оборону силами пехоты. Да, ранние танки им помогали, но не везде и не так значимо, как хотелось бы.

Французы Первой Мировой были силой, с которой нельзя было не считаться. И итальянцы столкнулись с ними лоб в лоб. Имея при достаточно неплохих солдатах очень слабое командование, особенно на высоком уровне. Что приводило к непреодолимым проблемам и раздувало недовольство «верхами», сдерживаемое хоть как-то только тем, что война шла на чужой территории. Но потери… они были кошмарные… и совершенно бестолковые, что раненые и доносили через рассказы о боях, заражая все вокруг отнюдь не победоносными настроениями.

Максим же дал итальянцам простое и ясное объяснение. Король — самозванец, лишенный Божественного благословения. Он окружил себя мерзавцами и лизоблюдами, которые и втравили Италию в эту войну не на той стороне, ибо служат дьяволу, а не Богу. То есть, сделал как в мечтах Папанова из фильма «Белорусский вокзал», очень простыми и понятными сложные вещи: вот свои, вот враги и наше дело правое. А потом еще и раненных навещал в больницах. На стоянках, разумеется. И называл героями… настоящими легионерами. Помогал с мелкими проблемами. Во всяком случае, отдавал распоряжения прилюдно.

Так он Фиано Романо и достиг, не встречая, по сути, никакого сопротивления. А за ним словно ударная волна расходились слухи, которые плодились, размножались и видоизменялись прямо по законам «сарафанного радио». Народное творчество ведь оно такое. Тем, кто нравится, припишут любые позитивные в глазах простых людей вещи. На медведях там кататься станешь и лихим сабельным ударом линкоры топить. А там, где персона людям не по душе, так и мелкие недостатки раздуются до самых небес, превращая, допустим, излишне ухоженного мужчину в отчаянного содомита на первом же повороте.

Фиано Романа — небольшой старинный городок в пригороде Рима. Максим остановил в нем свой полк. Отдал все необходимые распоряжения и отправился на самую высокую и удобно расположенную старинную башню, откуда открывался вид округу. Холмы они интересное в этом плане решение. А крепости в старину ставили так, чтобы видеть все вокруг и никаких сюрпризов не иметь от излишне деятельных соседей. По возможности.

Тихо. Только ветер чуть подвывает в ушах, снося в сторону бытовые звуки его полка.

Наш герой медленно окинул взглядом всю округу невооруженным взглядом, ища какие-то несуразности и явные странности. То, чего в этом пасторальном пейзаже быть не должно. После чего, не найдя ничего, взял бинокль и принялся заниматься тем же самым, только уже «вооружив глаза».

— Максим Иванович, — тихо произнес один из офицеров, что сопровождал его. — Мы правда идет на Рим?

— А почему нет? Что мы, хуже Теодориха или Одоакра?

— Но причем здесь они? Их успехи были очень давно. Очень.

— В самом деле? — Совершенно невозмутимо и как-то невпопад переспросил Меншиков.

— Максим Иванович, — вступил в беседу второй офицер. — Рим не Берлин. Там нашим автомобилям будет очень непросто пройти. Я был там до войны. Очень много узких улочек. Если они решат держаться оборону — мы там завязнем.

— Так и есть, — не стал отрицать очевидное Меншиков. — Я тоже бывал в Риме. Да. Немного в другое время, но бывал. И да, я согласен. Там слишком много узких улочек, на которых им удобно держать оборону. Поэтому я Теодориха и Одоакра и вспомнил. Они Рим не штурмовали. Они просто в него вошли.