Полковник Империи
Шрифт:
Вот прийти и сказать, что «здравствуйте, я из будущего»? Бред же. Хотя бы потому, что люди начала XX века видели будущее совсем другим. Это хорошо видно по довольно популярным футуристическим картинкам тех лет. И Максим в эти грезы не вписывался.
«Но я бедняк, и все что есть — мечты мои
К твоим ногам я постелил мои мечты
Ступай же осторожно,
по моим мечтам
ступаешь ты.»
Писал в свое время Уильям Батлер Йейтс тот самый стих, который стал поворотным в фильм Эквилибриум. Красиво? Напыщенно? Может быть. Но Максим считал, что обманывать ожидания толпы — верный способ избавиться от собственного будущего. Грезы народных масс нужно холить, лелеять и ублажать, аккуратно корректируя в нужную
На дворе стояло начало XX века. Магов по просвещенной Европе бегало намного больше, чем проходимцев в России 80-90-е годы XX века. А аристократы всех мастей искали частенько посещали всякого рода спиритические сеансы, увлекаясь всякого рода символизмом и прочими мистическими «сюжетами». Плодились бесчисленные теории самого наркоманского толка, получающие всеобщее признание. А если и шло отрицание всего этого бреда, то в совершенно комичной форме — через поиск равнозначных или гиперболизированных компенсаций. То есть, еще больший маразм.
Кто-то скажет, что научно-технический прогресс изменил мир. И будет прав. Мир изменил. Людей — нет. Потому что наука что в XIX, что в XXI веках была слишком сложна и дискретна для массового сознания. Потихоньку какие-то ее компоненты, конечно, входили в жизнь. Но в основном широким кругам населения ближе «сказочка про белого бычка» в разных вариантах. Что и порождало толпы верующих всех мастей даже в эпоху повсеместного распространения смартфонов и прочих новинок научно-технического прогресса. Не обязательно в бога. Верить ведь можно во что угодно: в Бога, в дьявола, в коммунизм, в демократию, в нервные окончания второй правой лапки кузнечика после случки. Религия в этом плане очень гибка. Совершать хадж к мавзолею Ленина ничем не хуже, чем паломничество в Иерусалим. Главное — какой в это все смысл вкладывался и как все это подавалось.
Максим в этом плане выбрал путь наименьшего сопротивления. Эпоха откровенно воняла мистикой. И она стал ей себя обвешивать. Ведь люди в основной своей массе таким объяснениям поверят проще и легче, чем чему-то более сложному. А бегать и объяснять всем вокруг, где они не правы — неблагодарная работа. Но это влекло и определенные последствия… местами довольно мрачные, так как он вступал в противоречие с мистическим бредом конкурирующих группировок.
Но это — если взглянуть на проблему с одной стороны. С другой стороны, он слишком много на себя взвалил. Вот и прозевал совершенно неподходящую личность. Отбирал по навыкам и возможности быстро освоить что-то новое, дабы воевать «новым строем». А про личные качества забыл. Вот и прихватил себе в команду парня со слишком ярко выраженными амбициями. До болезненности. Это помогло ему стать лучшим. Но и это же поставило финал в его судьбе…
Меншиков встряхнул головой, вырываясь из плена навязчивых мыслей и огляделся по сторонам. Все шло как надо. Их автомобиль претворял шествие. Триумфальное шествие. Так как Рим встречал его именно так. Бенито Муссолини расстарался и его клевреты. Во всяком случае он сам именно так говорил, в чем у Меншикова были большие сомнения.
Народ можно взбаламутить. Да.
Но вот так преобразить в считанные дни невозможно. Если искусственно, насильно. Разве что накрутить с помощью телевизора, но этого средства массовой дезинформации в здешние края еще не завезли. Поэтому доверия Бенито было не больше, чем брехливой собаке на базаре.
Что же произошло? Почему так все вокруг оживились? Потому что Максим ударил в ту единственную точку, от толчка по которой лопается бронированное стекло.
Война затянулась.
Война захлебывалась в крови.
Война падала от усталости, застревая в дорожной грязи.
И Италия не выглядела в ней победителем. Скорее напротив — проигравшим. И люди это видели, чувствовали, понимали. Как бы газеты не старались. Люди не так глупы, как иной раз считают власти. Да, формально итальянские войска были на территории Франции. Но стратегическая задумка не удалась. Франция удержала фронт. А Россия надавила с востока так, что Германия затрещала от натуги и только чудом устояла. И все в любой момент могло обрушиться с самыми мрачными для Италии последствиями. Ведь навязчивые разговоры о том, что нужно было выбирать других союзников пошли еще в 1915 году, сразу после того, как австро-итальянские войска были остановлены французами.
И тут Максим взял и дал людям надежду. Да какую надежду! Натуральную уверенность в том, что их ожидаемое поражение превращается в верную победу. Кто-то пытался говорить, что Италия предала своих союзников. Но ему сразу затыкали рот. Основным массам населения это было не интересно. Люди уже смаковали будущую победу и прирост Италии Рецией, Нориком, Паннонией и Далмацией, что расширяло территорию державы на треть, если не больше. Да не абы каких земель, а плодородных и близкорасположенных. А не тех «бессмысленных песков», которые пообещали в Вене, вкупе с небольшими пограничными владениями на границе с Францией. Притом горными.
В общем — людям понравилось.
А еще им понравилось, что Меншиков дал им простое и понятное объяснение всех их бед. Кто виноват? Дурной монарх. Что делать? Менять его. Ибо только тот монарх, что осенен божественным благословлением, способен привести свой народ к процветанию. Виктор Эммануэль, конечно, был против. Но кому было важно его мнение в текущей обстановке? Да и что реально он мог сделать? Он ведь боялся Максима. До жути. До дрожи в коленях. А народ ликовал при его виде! Ему было по душе то, что произошло. Никому не нравится проигрывать. А тут еще и старинные проблемы с Австро-Венгрией смешались с довольно пренебрежительным отношением союзников к Италии. Это было слишком отчетливо и ярко. Слишком выпукло. Поэтому Максима встречали овациями, криками, цветами и музыкой. Как и Лейб-гвардии Механизированный полк Российской Императорской армии, отмытый от дорожной пыли, чуть подкрашенный и немного приведенный в порядок.
Получалось что-то вроде древнеримского триумфа. Поэтому, не удержавшись, Максим встал и во всю глотку заорал:
— Gloria All'Impero Romano!
И толпа, подхватив его слова, взревела еще сильнее. А Меншиков, довольный собой, сел обратно. Все-таки стоя ехать в автомобиле удовольствие ниже среднего. Тем более в таком автомобиле с его весьма несовершенной подвеской.
— Что вы задумали? — Осторожно спросил Вильгельм на немецком, повышая голос дабы перекричать толпу. — Максим, я вас совершенно не понимаю. Иной раз мне кажется, что вы сошли с ума.
— Так и есть, — усмехнувшись, ответил наш герой. — Мне тоже так иногда кажется. Но раскрывать свои планы не вижу смысла. Если вы, находясь подле меня, не может их разгадать, то представьте, какие дивные мысли лезут в голову сотрудников вашего Генерального штаба?
— Они более опытны в этих делах.
— Надеюсь, иначе будет скучно.
— Скучно? — Удивился Вильгельм.
Максим ему ничего не ответил. Да и вообще он не был склонен продолжать этот разговор. Потому что они уже въехали на Марсово поле и осталось совсем немного до широкой лестницы, ведущей на Капитоллийский холм.