Полная безнаказанность
Шрифт:
Усталости я не ощущал.
— А меня замучила жажда. Не хотите еще кофе?
Кофе я не хотел. Сердце у меня хорошее, но судьбу искушать незачем.
— Вы правы. Тогда остается выбор между фруктовыми соками и горячительными напитками.
— И то, и другое, — весело ответил я. — Никогда не слышал, чтобы алкоголь утолял жажду.
— Что скажете о капельке джина в стакане апельсинового сока?
Мадлен достала стаканы, попросила меня открыть пакетики с орешками и соленым печеньем и разложить все на тарелочках.
Образовалось два лагеря: один составили четыре строптивые, но
— Никто ни разу не назвал ее госпожой Фонтанен. И любопытно, что он сам в разговорах с людьми, будь то рабочие или гости, называл Альбертину если не женой, то госпожой ла Дигьер. Он интуитивно чувствовал, что она не может сменить имя. Возможно, Альбертина рассказала ему о своем первом замужестве и о том, как осталась госпожой ла Дигьер? Не знаю.
К несчастью, когда Альбертине удавалось отвлечь Фонтанена от одной затеи, он тут же начинал осуществлять другую. Так, он не отказался от мысли приобрести стеклокерамическую плиту и оставил в кухне кучу проспектов, проследив, чтобы ни в одном не были указаны цены, хотя его наивная уловка никого не могла обмануть. Потом к проспектам добавились красочные каталоги кухонной мебели «Поггенполь» и «Мобальпа», которые с живым интересом изучались за его спиной, но ни одна из обитательниц дома не созналась, что поддается этому искушению.
Мадлен издала короткий сухой смешок.
— А как вы сами могли убедиться там, внизу, искушение было очень велико!
Фонтанена хватило на несколько дней, но потом он не выдержал и сам начал разговор.
— Выбросить мебель прабабушки! Альбертина заболеет от огорчения, Луи! — воскликнула Адель.
Она намеренно назвала его по имени: девочки заметили, что всякий раз, когда они так к нему обращаются, он расплывается в улыбке.
— Вы и впрямь так сильно ими дорожите?
— Я понимаю, что красоты в этих старых разваливающихся шкафах нет. Но они всегда тут стояли.
— Это свидетели истории вашей семьи, — сказал Фонтанен, проявив чуткость, которая была оценена по достоинству.
Нельзя сказать, что Альбертина и Мадлен находились в одном лагере, но ни та, ни другая не произнесли ни одного дурного слова в адрес Фонтанена. А вот девочки позволяли себе брюзжать при Мадлен, но неизменно сдерживались при матери, которая этого не потерпела бы.
У Мадлен складывалось впечатление, что Люсьен Жуанне пытается сдерживать пыл Фонтанена. Новоиспеченный супруг частенько обращался к нему за помощью: «Ведь так, Люсьен?» — спрашивал он в разговоре о плите и кухонном оборудовании, а тот лишь сдержанно улыбался в ответ. Мадлен считала заслугой Жуанне, что словарь и учебники анатомии оказались не новыми, а были куплены у букиниста, поэтому Клеманс легко приняла их.
Оборудование новых ванных комнат продвигалось не слишком быстро — работать нужно было крайне осторожно, чтобы ничего не повредить: кое-где на стенах остались старинные панели. Предполагалось, что рабочие покинут «Ла Дигьер», как только закончат наружные работы, но Фонтанен задержал маляров и занял их ремонтом нежилых комнат, ведь половина дома пустовала. Он заговорил с Альбертиной о каминах, но она сочла себя не вправе решать вопрос в одиночку и вынесла его на общее обсуждение за ужином.
— Я спрашиваю себя… — начала она, представив дело так, будто проблема занимает лично ее.
Все согласились, что об имитации старины и речи быть не может, подлинники стоили слишком дорого, к тому же пришлось бы «прошерстить» всю Европу, чтобы отыскать шестнадцать каминов, соответствующих стилю дома! И все единогласно проголосовали за их ликвидацию.
В тот вечер состоялась последняя открытая дискуссия.
Прибыл новый грузовик. Ремонт крыши был в разгаре.
— Миллионы слетают с неба, как перелетные птицы, — сказала Шарлотта.
— Негодное сравнение. Перелетные птицы пролетают мимо, — ответила Сара.
А потом, в одно злосчастное утро, Фонтанен, держа в руках охапку белья, которое он вместе с Альбертиной нес в прачечную, вдруг остановился посреди большой гостиной и обвел взглядом стены.
— Эта комната с ее совершенными пропорциями должна обрести прежнее назначение. Нужно заново обставить ее самой лучшей, достойной ее красоты мебелью.
Он не заметил, что в гостиной, на корточках перед машинкой, сидела Адель.
— Какое именно назначение? — поинтересовалась она.
Он подпрыгнул от неожиданности, обернулся и улыбнулся ей.
— Гостиной, конечно! Сейчас она превратилась в проходной двор, да что там — в пустой сарай.
Она бросила на него взгляд, покачала головой и вернулась к своим занятиям.
— Чем она занята? — спросил он у Альбертины, когда они оказались в вестибюле.
— О, это секрет! Об этом нельзя говорить. Все должны делать вид, будто не знают, что она проводит там все свободное время, — со смехом ответила она.
— Занятный секрет, предполагающий прилюдную деятельность!
— Вы не правы. Не забывайте, сюда вхожу только я — по дороге в свою комнату, теперь это будет позволено и вам.
Он немного подумал, а потом задал вопрос, которого никто никогда не задавал Адель:
— Но почему именно в большой гостиной?
— Понятия не имею.
Они пришли на кухню.
— А вы не знаете, Мадлен?
— Увы…
Выбор был действительно странным. Адель, как и другие, жила в большой комнате, мебели там было немного, зато света и тепла зимой хватало. У себя Адель делала уроки, которые ей задавали в школе. Свою, с позволения сказать, загадочнуюдеятельность она тоже могла бы осуществлять у себя. Я употребляю выражение «с позволения сказать»,потому что на самом деле характер этой деятельности отнюдь не был загадкой. Адель писала. Я сам сразу же об этом подумал, увидев у нее тетрадь и стопку отпечатанных страниц, но почувствовал, что лучше ни о чем не спрашивать и ничего не говорить. В доме были запрещены даже намеки на эту тему. Предполагалось, что Адель, по молодости лет, опасается насмешек, и это всех раздражало: ни одна женщина в этой семье никогда не стала бы потешаться над другой. Тем не менее они соблюдали негласный уговор, не задавали вопросов и ничего не обсуждали, в том числе судьбу большой гостиной, которую «прибрала к рукам» Адель. «Но почему она выбрала именно эту комнату?» — поинтересовался я у Мадлен, но у той соображений на этот счет не было.