Полночь
Шрифт:
— Кто это? — спросил он, подбоченясь.
— Элизабет, — хмуро ответил господин Бернар. — Новоиспеченная приверженка всеобщей морали.
— Морали… мсье Эдма, — машинально повторил Серж.
Тут он провел пятерней по своим выгоревшим на солнце и цветом напоминавшим сливочное масло волосам. Светлые на фоне загорелого лица глаза не отрываясь смотрели на оцепеневшую молодую девушку; в этом пристальном взгляде она поочередно прочла любопытство, изумление, легкую насмешку и какое-то непонятное удовольствие. Немного успокоившись, Элизабет снова села в кресло.
— Почему ты так на меня смотришь? — спросил Серж.
Голос у него был
— Послушай, Серж, — сказал господин Бернар, осушая носовым платком воду на рукаве, — оставь ее в покое и пойди займись обедом. Скажи Аньелю, что посылать за мной не надо, я спущусь сам. Лучше скажи так: «Бедный слепой спустится в столовую сам». И унеси лампу. Бедному слепому она ни к чему.
— Хочешь, пришлю Марселя? — спросил Серж, направляясь к камину.
— Марсель в саду, — сказала Элизабет, подсознательно желая обратить на себя внимание.
Заслышав звуки нежного и робкого голоса, Серж повернулся к девушке, и Элизабет впервые увидела улыбку, внезапно озарившую красивое, чуть насмешливое лицо юноши. И снова она ощутила в груди бешеные толчки и то же самое, что и минуту назад, — сладкое страданье. За то, чтобы увидеть на лице Сержа вот это выражение счастья и восхищенья, она, как ей казалось, отдала бы жизнь. В смятении Элизабет подумала, как хорошо было бы сто раз вот так расставаться с Сержем, лишь бы каждый раз его улыбка говорила ей о его любви к ней. Словно во сне слышала она, как господин Бернар говорил, что Марсель ему не нужен, и жаловался, что у него теперь мокрый рукав — и даже эти слова делали ее счастливой. Две-три секунды все вокруг казалось ей невыразимо прекрасным, потом Серж взял лампу, пошел к двери и вышел в коридор. Что-то в груди ее защемило, будто чья-то рука стиснула ей сердце. Элизабет встала и пошла вслед за Сержем.
Он ждал Элизабет в конце коридора и махнул рукой, подзывая ее к себе, горящую лампу он держал высоко над головой. Девушка, хоть и была очарована, тем не менее немного побаивалась, и первой ее мыслью было вернуться в комнату, из которой только что вышла, но она тут же сочла эту мысль нелепой. В окружающей ее темноте этот юноша, освещенный будничным светом керосиновой лампы, казался ей лучезарным видением. В нерешительности Элизабет прислонилась к стене. Серж снова махнул рукой, на этот раз более властно, а сам с места не тронулся. Тело Элизабет как будто не повиновалось ей, и она вдруг отдала себе отчет в том, что идет к парню с насмешливым и высокомерным лицом, который, однако, улыбался, возможно, оттого, что видел, как быстро она ему повинуется.
Когда Элизабет подошла к нему, он взял ее за руку и шепотом велел следовать за ним. Они вместе пересекли площадку и спустились этажом ниже. Там молодой человек вдруг задул лампу и затащил Элизабет в самый темный угол. Тут она увидела качающийся свет в конце коридора, затем — огромную тень на потолке, наконец показалась мадемуазель Эва в длинном светло-голубом платье со свечой, пламя которой трепетало и грозило вот-вот погаснуть. Иностранка прошла по диагонали через лестничную площадку и миновала Сержа и Элизабет, не заметив их; она шла широким скользящим шагом, слегка раскачиваясь, словно в танце, а когда ступила на лестницу, начала напевать что-то вполголоса.
Серж подождал, пока Эва не скрылась из вида. Затем Элизабет услышала, как он осторожно поставил лампу на ступеньку, и снова ее охватила дрожь, будто она почуяла приближение опасности. Еще за минуту до этого Элизабет начала побаиваться Сержа. Теперь он стоял рядом с ней, и вдруг она почувствовала, как его большая и теплая рука погрузилась в ее густые волосы, словно он хотел своей грубой пятерней причесать шелковистые тяжелые локоны. Потом губы Сержа защекотали ее ухо, и она услышала хрипловатый шепот:
— Если хочешь, мы можем удрать отсюда вдвоем.
Элизабет не отвечала. Держа голову прямо, она трепетала, ощущая на лице теплое дыхание юноши. Непонятно почему слезы навернулись ей на глаза и покатились по щекам, но она не пыталась утирать их.
— Оставьте меня, — сказала она наконец.
Она хотела сказать совсем не то, но от страха у нее вырвались именно эти слова, прежде чем она успела подумать. Впрочем, Серж как будто бы не обратил внимания на этот грозный приказ, так как отдан он был ничего не выражавшим тоном. Он снова и снова запускал пятерню в волосы Элизабет, подносил их ко рту и к глазам, тер ими щеки, будто хотел умыться роскошными волосами девушки, как водой. Элизабет как раз и пугало то, как жадно он хватал ее локоны, перетирал их в пальцах, нюхал и дышал на них, точно плотоядное животное, ухватившее лакомый кусок.
Заслышав шум на первом этаже, Элизабет вздрогнула.
— Не бойся, — прошептал он. — Сейчас мы сойдем вниз, и ты спрячешься в буфетной. А после того как я разделаюсь со столом, мы удерем.
Вместо ответа Элизабет пожала ему руку, за всю свою жизнь она никогда не была так переполнена счастьем, как в эту минуту. Темная лестница в огромном унылом доме превратилась для нее в сказочный чертог, теперь она любила все: темноту, потрескивание половиц и стен, затхлый запах пыли, которой приходилось дышать, и страстно желала, чтобы шум шагов, удерживавший их здесь, на этом месте, никогда не затихал, ей хотелось стоять вот так, рука об руку с Сержем, до самой смерти.
Немного погодя он взял в руку лампу, не зажигая ее, и оба спустились по лестнице. В прихожей Серж повел Элизабет к низенькой двери под лестницей, которую она прежде не заметила. Потом они прошли довольно большое расстояние, и Элизабет, хоть не видела ни зги, по звуку шагов догадалась, что идет по мощенному каменными плитами коридору. В душе ее ликовал праздник, и она с трудом удерживалась от того, чтобы рассмеяться или идти вприпрыжку, задавала спутнику разные вопросы, но он только шикал на нее. Наконец Элизабет услышала, как Серж позвякал ключами в кармане и открыл дверь, петли которой громко заскрежетали.
— Тут мы можем разговаривать, — сказал он, чиркая спичкой. — Мы в той стороне дома, которая смотрит в долину.
И вот он зажег лампу и провел ею вокруг себя, чтобы показать девушке помещение, в котором она оказалась. Та подняла голову и увидела свод так высоко над головой, что свет лампы едва его достигал. Это был огромный зал. Высоченные стены, оклеенные дрянными, дешевыми обоями пепельно-зеленого цвета, подавляли своей высотой группки стульев и кресел, и те по контрасту казались маленькими. На пол были наброшены старые, истертые ковры, но они не могли скрыть обширное пространство, выложенное розовым кирпичом, который вблизи стен позеленел от сырости. Занавески из сурового полотна плотно закрывали оба расположенных друг против друга окна.