Полночный воин (Хранительница сокровищ)
Шрифт:
Малик изо всех сил удерживал на плечах накидку. Порывы ветра поднимали ее, пытаясь вырвать из рук.
— Этот сумасшедший бросил себя на порог, словно мешок с ячменем! — с отчаянием проговорила Эдвина, выглянув в окно. — Алиса, позови его в дом.
— Сама и скажи. Решайте все сами, — зевнула в ответ Алиса, направляясь к своему лежаку у задней стены комнаты. — Я ложусь спать. Мне и ребенку надо отдохнуть.
Алиса оставалась последней надеждой Эдвины, не желавшей ввязываться в безумную выходку Малика. И Бринн, и Алиса отступили, оставив решение за ней. Раз так, она ничего не скажет ему, решила Эдвина. Прогнать Малика с порога ей не удастся. Для него имели большое значение символы, и позволь она ему переступить порог своего дома… Он придаст ее предложению далеко идущий глубокий смысл, а она больше не хотела знать ни одного мужчину.
Он может просидеть у порога всю ночь. Она не хотела впускать в свою жизнь другого человека, пока не избавится от первого. Теперь она впервые почувствовала свободу, радовалась новому ощущению, какого прежде не знала. Зачем ей шут, ничего всерьез не воспринимающий?
Ветер завыл с новой силой, Малик весь съежился. Ему уже стало совсем не под силу справляться в одиночку с резкими порывами. Он прятал голову в плечи, вжимал ее в шею.
Днем Эдвина на несколько минут выходила из дома и с огромной радостью вернулась обратно. С тех пор ветер усилился и наверняка резко похолодало.
Малик говорил, что у него на родине нет таких холодных, резких ветров.
Вот и пускай отправляется к себе в Византию, ему не место среди чужестранцев. Кроме Гейджа Дюмонта, здесь у него никого нет, Эдвина чувствовала это. Зачем он пришел в страну, где на него смотрят как на дикого варвара, пока не узнают поближе. Она и сама была уверена, что сарацины — невежественный народ. Однако она никогда не признавалась Малику, что его острый ум и глубокие познания поразили ее. Рядом с ним она чувствовала себя полной невеждой. После замужества Эдвина почти все время болела и не покидала свою комнату. В отчаянии она попросила священника обучить ее хоть чему-нибудь из того, что должна знать женщина. К ее величайшему удивлению, Малик опроверг многое из того, чему ее учили, и терпеливо занимался с ней при любой возможности.
Гром.
«Неужели пошел дождь? Нет, просто волна с силой двинула о берег», — с облегчением подумала она. Какая разница! Пускай из-за своего упрямства коченеет до костей, только тогда она, может, и пригласит его в дом.
И в самом деле разразился ливень. Крупные капли дождя стучали о порог, били в дрожащее тело Малика. Мокрая накидка облепила плечи.
— Матерь Божья! — Она быстро приоткрыла дверь. — Заходи!
Малик вскочил на ноги.
— Я думал, что не дождусь, пока ты меня позовешь, — радостно улыбнулся он. — Я уж было думал, что мне придется у твоего порога врасти в землю. Правда, я плохо представляю себе, как что-то здесь может пустить корни при такой неблагодатной погоде. Должно быть…
— Успокойся! — Схватив его за руку, Эдвина потянула его в дом — он позволил себя увести — и захлопнула дверь. — Не шуми, Алиса пытается заснуть! — Она подвела его к огню. — Я ни за что бы не уступила, не пойди такой ливень.
Он согласно кивнул.
— Ко мне с небес сошла благодать. Господь всегда хранит меня в правом деле. — Малик протянул руки к огню и довольно выдохнул: — … И посылает тебе.
Она хмуро посмотрела на него.
— Ты ел?
— Да, я знал, что должен подкрепить свои силы перед сражением. — Он сел у огня и вытянул ноги. Все его движения отличались грацией и изяществом. До чего же был он гибок и хорош! Эдвина отвела взгляд. — Пусть так и будет.
— Я не собираюсь бороться с тобой. Когда согреешься — уходи.
— Мне придется здесь долго оставаться. Я промерз. Из-за тебя я просидел целую вечность на этом ужасном ветру.
— Я тут ни при чем.
— Я ведь страдал на пороге ради тебя.
— Из-за моего случайного слова «неженка»? Я просто пошутила, мне и в голову не могло такое прийти, что ты решишься на подобное безумие.
— Это не безумие. — Малик, не отрываясь, смотрел на огонь. — Я не очень-то уважаю воинов Вильгельма из-за их кровожадности, но признаю их рыцарский обычай сражаться на турнирах во славу своих дам и посвящать им свои подвиги.
— При чем тут это?
— Я сражался с ветром и холодом и посвящаю битву тебе. — Он повернулся и посмотрел ей в глаза. — Ты окажешь мне свою милость?
Эдвина почувствовала волнение. Он был так прекрасен в отблесках огня! Нет, он был великолепен…
— Я все еще замужем.
— Дамы при дворе Вильгельма не считают это препятствием, — решительно тряхнул он головой. — Но я понимаю, как для тебя это важно. Не беспокойся, я терпелив и думаю, скоро все решится!
Она не могла оторвать от него глаз. Благородство и нежность. Юмор и страсть. Все это скрывается за внешностью небожителя, которой она так боялась.
— Позволь мне прислониться к стене, Эдвина.
— Глупости! — сдавленным голосом сказала она. — Я не награда, за которую стоит бороться. Отдай свои льстивые речи и красивое личико женщине, которая…
— Так вот в чем дело! — перебил он ее. — Тебе противно смотреть на меня?
— Да нет же.
— Если мое лицо не нравится тебе, то с этим надо что-то делать. — Малик нагнулся к огню, осторожно взял полусгоревшую ветку и зажег ее от пламени. — Тебе ненавистно видеть эту красоту. Что ж, мы это исправим. Обгорелая щека, или ожог над бровью…
— Что ты делаешь?
Эдвина с ужасом смотрела, как он подносит горящую ветку к щеке.
— Сражаюсь с шелухой. — Он улыбнулся, едва пламя коснулось его бородатого лица. — Трудно…
— Сумасшедший! — Она вырвала ветку из его рук. — Дурак! Ты и вправду сделал бы это?
— С огромным отвращением. Я терпеть не могу боль. — Он поднял брови. — Мне было бы легче, если бы ты сама это сделала.
— Я? Ты хочешь, чтобы я прижгла тебе лицо?
— Конечно. Раз мое лицо оскорбляет твой взгляд, то нам надо избавиться от этого недостатка.
Он и вправду сделал бы это. Именно потому, что он просидел четыре часа на ледяном холоде.
— Ты ненормальный! Ты… — Слезы хлынули у нее из глаз. — Неужели тебе не жаль… Обещай мне, что не будешь…
— Успокойся… Значит, оно тебе не так уж противно?
— Обещай мне.
Его пальцы дотронулись до ее щеки, проведя по мокрой от слез дорожке.
— Если пообещаешь видеть за лицом человека, если оно не будет тебе заслонять мою персону… — Он шутливо склонил голову. — Тогда я позволю этой ветке сгореть.