Полночный воин (Хранительница сокровищ)
Шрифт:
— Знаю… — Бринн закрыла глаза, она по-прежнему держалась за дерево. — Они почти забыли обо всем.
— О чем ты?
— Я чувствую. Такое свершилось зло, а они едва помнят о нем. Подскажи им, и они почувствуют злость… удовлетворение и удовольствие. — Она со стоном стала раскачиваться. — Удовольствие!
Его руки обхватили ее, он прижал ее голову к груди.
— Ш-ш-ш!
— Она была доброй. Она хотела помочь, вылечить…
— Хочешь, я их сожгу?
Она в испуге посмотрела на него снизу вверх.
— Что?
— Они сожгли твою мать. Мне тоже спалить
— Ты не смог бы…
— Посмотри на меня.
Воин. Жесткий. Безжалостный.
— Смог бы.
— Они причинили тебе боль. Месть облегчит страдания. — Холодная, дикая улыбка появилась на его лице. — Дать тебе факел?
Она вздрогнула.
— Нет.
— Точно?
Она уверенно кивнула.
— Даже если бы я захотела им отомстить, мать бы постаралась оттуда остановить меня. Она хотела помочь им.
Он покачал головой.
— Тогда ты дурочка, если повторяешь ее судьбу.
— Может быть. — Бринн судорожно глотнула. Рядом со всем этим ужасом она не могла спорить с ним. Нелегко было вспоминать о матери, когда в глазах вспыхивали картины ее смерти. — Мы можем уйти отсюда?
— Как только Малик вернется с новыми припасами. Я велел ему поторопиться. К ночи нам надо быть далеко отсюда.
— Можешь возвращаться, если надо. Я обойдусь без тебя.
— Оставайся здесь, я принесу воды и тряпку — вытереть тебя.
Бринн не смогла бы и шага сделать, даже если бы захотела. Никогда в жизни не чувствовала она себя такой слабой.
Гейдж быстро вернулся, умыл ее словно малого ребенка, дал воды прополоскать рот.
— Лучше? — спросил он.
— Да. — Ее еще шатало, но тошнота прошла. — Мне просто хочется скорее уйти отсюда. Я не могу выносить… Она была такой доброй, а они обо всем забыли…
— Успокойся. — Он сел и притянул ее на колени, нежно прижав к груди. — Расскажи мне о ней.
— О той ночи? Я не могу…
— Нет. О своей матери. Какая она была, твоя мать?
— Зачем тебе?
— Я тоже хочу помнить ее. Как ее звали?
— Мейрл.
— Как она выглядела? Светлая, как и ты?
— Нет, темнокожая, с красивыми синими глазами. У нее была чудесная улыбка. Она всегда радовалась… пока отец не ушел от нас.
— Она любила тебя?
— Очень. Она говорила, что мы не только мать и дочь, а словно сестры.
— Сестры?
— Ну, как тебе объяснить? Мы были на равных, мы обе занимались знахарством. Мы будто находились внутри круга, куда вход для всех остальных был заказан. Она все время повторяла: «Не беспокойся, Бринн. Они не могут переступить черту и войти в наш круг, но мы можем выйти к ним». — Она сжала его руку. — Но когда она вышла из круга, чтобы помочь им, они сожгли ее. Ей никогда не надо было делать этого. Я предупреждала ее. Я видела, как они обозлились на нее, узнав, что она спала с Роарком.
— Кто такой Роарк?
— Сын булочника. Ему было всего девять лет. Он упал с дерева и страшно разбился. Думаю, у него был перелом позвоночника. Он умирал. Травы действовали только как снотворное. Она знала, что надо лечь с ним, положив на него руки.
— Как ты с Маликом?
— Да, как я… — Она замолчала.
— Продолжай! — поторопил охрипшим голосом Гейдж. — Тебе надо выговориться. Долгие годы ты все переживала молча. Доверься мне. Разве ты до сих пор не поняла, что я никогда бы не посмел тебя обидеть?
Сущая правда. Воспоминания… Она упорно гнала их от себя, но они пропитали ее горьким ядом, и она не могла…
— Не бойся. Мне больно, когда ты боишься.
Она не хотела причинять ему страдания. Она никогда не желала этого. Он смотрел ей в глаза, и в его взгляде светились искренность, нежность и преданность.
И все же, рассказывая, она не осмеливалась поднять на него глаза. Ее голова лежала у него на груди.
— Травы очень помогают. Но еще важнее — правильно их применять. — Помолчав, она резко добавила: — Но и прикосновения лечат.
Он ничего не ответил.
— Зачем я тебе все это говорю? Ты ведь веришь только в то, что можешь потрогать.
— Тебе нужно выговориться мне.
Он, несомненно, был прав, и, возможно, его недоверие только подстегивало ее откровенность.
— Никакого чуда нет. Мне кажется, это идет от Бога. Думаю, он выбирает некоторых людей и передает им свой дар, чтобы они им пользовались. — Ее голос внезапно зазвучал твердо и решительно: — Здесь нет ничего сверхъестественного. Ничего особенного, вроде природного дара красивого голоса, или умения владеть мечом, или грациозных движений. Это просто… необычно.
— Но люди этого не понимают. А когда ты узнала, что у тебя есть дар?
— За год до отъезда из Гвинтала. Я не испугалась. Мать говорила мне, что он передается от матери к старшему ребенку, и, возможно, пришел ко мне, когда я была совсем маленькой. Мать почувствовала прикосновение божественного, когда ей было всего семь лет.
— А почему тебя могло это испугать?
— Потому что я ощутила этот дар, когда пришлось лечить Селбара.
Он напрягся.
— Так могу я, наконец, узнать, кто же этот Селбар?
— Волк. Я нашла его раненным в лесу, его плечо и шея были разорваны. Олень рогами поддел его.
Гейдж широко раскрыл глаза.
— Волк! — Он не смог удержаться от смеха. — Волк?
— Прекрасный зверь. Он умер бы, не приди ко мне дар целительства.
Он перестал смеяться.
— Но ты ведь могла погибнуть, ухаживая за своим прекрасным зверем.
— Мне передали дар, и я должна была его применить.
— Полагаю, мать простила бы тебя, если бы ты не взялась лечить Селбара.
— Но мне бы тогда было стыдно самой, не помоги я волку. Особенно после того, как этот дар пришел ко мне. — Бринн мысленно вернулась к тому дню. — Я очень странно почувствовала себя. Руки покалывало, ладони стали почти горячими, и когда я положила их на рану волка, то почувствовала, что тело Селбара тоже стало теплее. Я пробыла с ним всю ночь, а утром поняла, что волк будет жить.