Полночный воин
Шрифт:
Не без садистского удовольствия разглядывал он кислую мину Делмаса. Мерзкая скотина. Как же низко ему, лорду, пришлось опуститься, что он готов иметь дело с этим мерзавцем! Ричард откинулся на спинку кресла и изобразил на лице подобие улыбки.
– Если ты не врешь, то я попытаюсь забрать у норманна твою жену обратно.
– Истинная правда, клянусь вам!
– Твои клятвы гроша ломаного не стоят. Ты обманом хочешь вернуть ее назад.
Переминаясь, Делмас достал что-то из-за пояса.
– Вот доказательство. Когда я встретил ее, рубин на цепочке
Небольшой великолепный рубин на ладони Делмаса кроваво поблескивал при свете свечей.
– Мелковат немного, – осторожно отозвался Ричард, боясь показать свой внезапно вспыхнувший интерес, – но прозрачный и прекрасного чистого цвета. Откуда такое сокровище у простой деревенской девчонки?
Ричард взял камень и поднес его поближе к свету. Рубин оказался превосходным. Древние ценили его выше алмаза за мистическое свойство – рождать влечение к великому. Однако только благородного человека он ведет к победам и подвигам. Значит, и Ричарда могут ожидать подвиги во имя собственной славы.
– Действительно, откуда? – вслух повторил он и вытянулся в кресле. – Но я хотел бы узнать побольше обо всем, прежде чем решить, что привело тебя к откровенности – желание позабавиться с Бринн в постели или отыскать клад. Расскажи-ка мне поподробнее о Гвинтале и о своей встрече с Бринн из Фалкаара.
***
– А где же этот Гвинтал? – спросил Малик.
Бринн замерла над его раной, перестав ее перевязывать.
– О чем ты? – Голос ее звучал спокойно.
– Гвинтал. Ты ведь родилась там?
– Да. – Она зачерпнула из горшка немного целебного бальзама. – Но я не помню, чтобы говорила тебе о нем.
– Она ничего не рассказывала тебе, – вступил в разговор Гейдж Дюмонт, сидя на своей подстилке. – Иначе бы я помнил.
– Может, тебя в это время не было. – Малик нахмурился, пытаясь вспомнить.
– Я почти не отходил от тебя после первой ночи, – отозвался Гейдж, непонятно почему ревнуя Малика к Бринн, вернее, к тому, что друг о ней знает больше.
«Истинная правда», – подумала Бринн. Постоянное волевое присутствие Гейджа довлело над ней с тех пор, как Малик пришел в себя. Он прослеживал каждый ее шаг, контролируя каждый ее жест, подбадривая друга. Временами ей казалось, что именно его жесткая воля помогла Малику выбраться из тьмы небытия.
Малик по-прежнему не мог ничего понять.
– В лесах прохладно и тихо… Ночные цветы или диковинные птицы, – бормотал он.
Это были ее собственные слова, сказанные той первой ночью, когда она пыталась достучаться до его сознания.
– Разве я выдумываю, Бринн? – спросил Малик.
– Конечно, нет, – улыбнулась она. – Я рассказывала тебе о Гвинтале и не думала, что ты запомнишь мои снова.
– А я и не запоминал, – зевнул Малик. – Твои слова сами пришли ко мне.
– Но ты же уверяла, что Малик не просыпался той ночью, – осторожно начал Гейдж Дюмонт. – Или ты солгала мне?
– Я сказала правду. – Бринн смазала бальзамом холст и снова принялась бинтовать
– Не слишком ли смело сказано? – недоверчиво заметил норманн. – Не высоко ли ты занеслась?
Бринн смерила его взглядом.
– Я делаю все как надо. Если ты умеешь делать лучше, то лечи его сам. Я всегда знаю свои возможности и отношусь к ним с уважением и пониманием.
– Ты очень умная, – поспешил вступить в разговор Малик, – и Гейдж его признает. Гвинтал, сдается мне, необычайно красивое место. Любому захотелось бы туда вернуться.
Бринн с облегчением вздохнула и посмотрела на него.
– Да, там замечательно. Я никогда не встречала более красивого и тихого места на этом свете.
– Тихого? – В вопросе Гейджа сквозила насмешка. – Я вообще сомневаюсь, что такое место есть на земле.
– Потому что ты, как и все воины, стремишься больше убивать и калечить других и думаешь, как бы получше это сделать. Гвинтал не знает войн.
– С трудом в это верится.
– Это дело твое.
Гейдж Дюмонт, определенно, само насилие, жестокость и неукротимая ярость. Он никогда не примет и не поймет Гвинтал, Только в общении с Маликом оставляла его обычная угрюмость и воинственность, казалось, будто яркий луч света пробивался сквозь густые грозовые облака, которые плотным туманом накрывали и обволакивали всех и вся на своем пути. А что, если эти лучи упадут на кого-нибудь другого? Наверняка это будет пострашнее, чем кромешная тьма.
– Если Гвинтал такое прекрасное место, как ты уверяешь, то почему ты оказалась среди этих дикарей?
– Не слишком умно задавать подобные вопросы той, которую ты называешь своей рабыней. У меня не было выбора. Меня привезли сюда. – Она закончила бинтовать рану. – Ну вот, теперь раненая грудь выглядит получше, Малик. Началось заживление.
– Чешется, – пожаловался Малик.
– Так и должно быть, только не расчесывай ее. – Бринн встала с пола. – Теперь немного поспи, а я согрею воду и вымою тебя. – И вышла из палатки.
Вдохнув полной грудью чистый холодный воздух, она только теперь поняла, как же устала от присутствия Гейджа Дюмонта, от его проницательных ярко-голубых глаз, наблюдавших за ней слишком холодно и настороженно, подмечая слишком многое.
– Чем могу служить, мадемуазель?
К Бринн на лошади подъехал Поль Лефонт. С того дня, как ее привезли сюда, они редко виделись, но при каждой встрече он оставался подчеркнуто вежливым и внимательным. Во дворе замка Редферн при свете факелов у него был грозный и неприступный вид. Теперь, без доспехов и прикрывавшего его седовласую голову железного шлема, он казался простым и человечным. Лефонту было немногим больше тридцати, суровое выражение его худого лица казалось естественным для этого высокого костистого человека. Он держался уверенно и при всей кажущейся недоступности отличался благородным достоинством.