Полное собрание сочинений. Том 6.
Шрифт:
— Гд пить будете? въ избушк что ли? послышался оттуда ея голосъ. —
— Давай въ избушку! крикнулъ дядя Ерошка; да не жалй, изъ хорошей бочки достань. Эка, старая — не любитъ, прибавилъ онъ посмиваясь. —
Избушкой у казаковъ называется низенькой срубецъ, обыкновенно прилпленной къ хат. Въ ней ставятся начатыя бочки, складывается вся домашняя утварь и тутъ же варится на очажк молоко и въ жары сидятъ казаки. Старуха поставила въ избушк низенькой на четверть отъ полу татарскій столикъ, такія же дв скамеечки и бережно, не плеская, принесла чапуру, [58] налитую до краевъ холоднымъ краснымъ виномъ. Старикъ и парень сли на скамеечки и стали пить изъ чапурки, передавая ее другъ другу и каждый разъ приговаривая молитву и привтствіе другъ другу. Старуха, стоя около двери, прислуживала
58
[Деревянная выкрашенная чаша, изъ которой пьют казаки.]
— Чихирь важный, бабука, сказалъ старикъ, обтирая мякотью кисти красное вино съ блых усовъ и бороды, что много продали?
— Гд много продать, отвчала старуха, присаживаясь на порог, всего дв бочки нажали, одну вотъ сами кончаемъ, знаешь, нынче народъ какой, всякому поднеси, а другую вотъ къ тому воскресенью хочетъ самъ Кирушка въ Кизляръ везти. — Легко ли, надо къ осни сдло и коня справить. Шашка спасибо отцовская осталась. Все же переправлять надо было. — По нашей бдности садъ небольшой — ухъ много денегъ спотратили. А коня, баютъ, за ркой меньше 50 монетовъ не возьмешь, гд ихъ добудешь. —
Кирка недовольно встряхнулъ головой и хотлъ сказать что то, но старикъ перебилъ его.
— Правда твоя, бабука, притворно разсудительно замтилъ онъ, нынче времена тяжелыя стали. Не то что по старин. Будь здоровъ, отцу и сыну и святому духу, прибавилъ онъ и поднесъ къ губамъ чапурку. — Мы не тужили, бабука, продолжалъ онъ, передавая чапурку и обсасывая мокрые усы. — Когда дядя Ерошка въ его года былъ, онъ уже табуны у ногайцевъ воровалъ да за Терекъ перегонялъ. Бывало, важнаго коня за штофъ водки, али за бурку отдаешь.
— Да, не то время было, вздыхая проговорила старуха, хуже да хуже пошло. Вдь одинъ сынъ, вдь жалешь [59] его, дядя.
— Ничего, бабука, сказалъ, подбадриваясь дядя Ерошка, жить можно, вотъ Богъ дастъ малаго женишь, нехуже другихъ заживешь, за другой невсткой умирать не захочешь. Такъ что ли дядя говоритъ, а, баба?
— Да какъ его женить-то Кирушку моего, возразила одушевляясь старуха, вотъ сосватала было ему двку отъ Горюшкиныхъ, — не хочетъ. Видишь, хочетъ Марьянку Догадихину за себя взять. Легко-ли, эсаульская дочь, да у нихъ три сада, что плохой годъ 15 бочекъ вина нажимаютъ. — Не отдадутъ они намъ свою двку.
59
Жалть на кавказскомъ нарчiи значить нжно любить.
— Дурно говоришь, баба, дурно, крикнулъ дядя Ерошка. Отчего не отдать? Разв онъ солдатъ какой, что не отдадутъ? Чмъ не казакъ? Молодецъ казакъ; я его люблю, прибавилъ онъ, указывая на Кирку, который нагнувъ голову разрзывалъ рыбу и какъ будто не слушалъ разговора матери съ дядей. —
— Да я Догадихиной эсаулих одно слово на праздникъ сказала, такъ она мн т`o отвтила, что я вкъ не забуду, возразила старуха. Люди гордые. Съ какими я глазами теперь пойду къ эсаулу сватать. Я женщина бдная, глупая, я и словъ тхъ не знаю. —
— Что не пьешь, дядя, сказалъ Кирка, подавая ему чапурку. — Дядя выпилъ.
— Что эсаулъ! продолжалъ онъ несмотря на то, что старуха въ это время вышла изъ избы. — Все тотъ-же казакъ. Двка захочетъ, такъ будь она енеральская дочь, такъ будетъ моя, какъ я захочу. А ты дуракъ, дуракъ, швинъя(это тоже, какъ и карга, была одна изъ поговорокъ дяди Ерошки). Что ты съ двкой то ничего не говоришь? обратился онъ къ Кирк.
— Да что, дядя, отвчалъ молодой казакъ, безпрестанно закусывая губу и то опуская, то поднимая глаза, я не знаю, какъ съ собой быть. Вотъ годъ скоро, что это надо мной сдлалось. Прежде я все и шутилъ, и говорилъ и псни игралъ съ двками, а теперь какъ шальной какой сдлался. Такъ вотъ кто-то мн въ уши все говоритъ: поди ты къ Марьян, скажи вотъ то и то — скажи. А подойду, особенно какъ при другихъ, такъ заробю, заробю и конецъ. Все думаю, что по моей бдности люди смяться станутъ. Въ прошломъ году въ самую рзку виноградную мы съ ней смялись, что пойдешь, молъ, замужъ? Пойду, и тамъ еще наши шутки были; а теперь вовсе какъ будто чужая. Такой стыдъ напалъ. И что это такое, дядя? я не знаю. Или что я боюсь, не пойдетъ она за меня, или что богатые они люди, а я вотъ съ
— Вишь какъ тебя забрало, сказалъ старикъ, смясь. Дуракъ, дуракъ, швинья, Кирка, дуракъ, повторялъ онъ, смясь.
Кирка слегка засмялся тоже. Ну, а какъ ты полагаешь, дядя, спросилъ онъ: они отдадутъ двку? —
7) — Дуракъ, дуракъ Кирка! отвчалъ старикъ, передразнивая молодого казака. Не тотъ я былъ казакъ въ твои годы. Отдастъ ли Есаулъ двку? Теб чего надо? Ты двку хочешь? такъ на что теб старика спрашивать, ты двку спрашивай. Дядя Ерошка въ твоихъ годахъ былъ, такъ стариковъ не спрашивалъ, а глянулъ на какую двку, та и моя. — Выйду на площадь въ праздникъ, въ серебр весь, какъ князь какой, куплю п'oлу цлую закусокъ двкамъ, брошу. Казакамъ чихирю выставлю, заиграю псню. Значитъ гуляю. Какую выберу кралю, либо въ сады побгу за ней, либо корову ее загоню, чтобы она искать пришла. — А я тутъ. Мамушка, душенька! Люблю тебя, изсыхаю, что хочешь для тебя сдлаю, женюсь на теб. Ну и моя. А то прямо ночью окошко подниму, да и влзу. Такъ люди длаютъ, а не то что какъ теперь ребята, только и забавы знаютъ, что смя грызутъ, да шелуху плюютъ, презрительно заключилъ старикъ. —
Кирка, опершись обими руками на столъ, не опускалъ глазъ съ оживленнаго краснаго лица старика и, казалось, съ наслажденіемъ слушалъ его рчи. —
— Хочешь, чтобъ двки любили, такъ будь молодецъ, шутникъ, а то вотъ и ходишь какъ ты, нелюбимой какой-то. А кажись бы теб ли душенекъ не любить. Ни кривоногой, ни чахлой, ни рыжій, ни что. Эхъ, будь мн твои годы, за мной бы вс двки въ станиц бгали. Да только захочу, такъ теперь полюбитъ.
Кирка радостно посмивался. — Да что, дядя, вдь мн кром Марьянки, Богъ съ ними со всми съ двками-то. Ужъ у насъ такъ въ пород, никого двушниковъ нту. —
— Эхъ, дуракъ, дуракъ! ну любишь Марьянку, — вылучи времечко гд одну застать, обними, скажи: мамочка, душечка, полюби меня, Машинька... Такъ то любятъ, а не то, какъ ногаецъ какой руки разставилъ, какъ бревна, да и ходишь дуракъ дуракомъ, сказалъ старикъ, передразнивая парня. — А то: жениться хочу, продолжалъ онъ тмъ же тономъ. Что теб жениться? теб гулять надо, ты будь казакъ молодецъ, а не мужикъ (и мужики женятся). А полюбилась двка, люби, все одно. Что ты думаешь, что уставщикъ [60] съ тебя монетъ слупитъ да въ книжк почитаетъ, такъ она тебя слаще любить будетъ? Все это фальшь, братокъ мой, не врь. Съ женой хуже, чмъ съ душенькой жить. Какъ разъ постынетъ. У меня была Танчурка, такъ вторую недлю постыла да и съ солдатомъ сбжала, а къ душеньк 15 лтъ ходилъ, — приду, такъ и обнять ее какъ не знаю. Все это фальшь. Вонъ татары другой законъ держутъ: женъ сколько хочешь бери. Это я хвалю. — Это умно. Разв Богъ одну двку на свтъ сотворилъ? Нтъ, ихъ вонъ сколько, и ребятъ много. Хорошіе ребята хорошихъ двокъ и люби и народъ пойдетъ крупный. А то что, посмотришь теперь: мальчишка, соплякъ вотъ такой — онъ показалъ на аршинъ отъ земли, возьметъ двку, красавицу славную, тоже говоритъ: я казакъ. Ну какой отъ него народъ будетъ? Вотъ и ростетъ эта мелкота. А въ наше время народъ крупный, сильный былъ. Отъ того, что проще люди жили. Что теб жениться, дуракъ? Гуляй съ двками, пей, вотъ те лучше жены. Пей! крикнулъ онъ, возвышая голосъ, передавая ему чапурку, и ожидая своей очереди. —
60
Раскольничій попъ.
Въ это время старуха показалась въ двери, зa которой она стояла, слушая рчи дяди Ерошки.
— Что брешешь на старости лтъ, сказала она сердито: Чмъ ребятъ добру учить, а ты что мому Кирушк совтуешь? Старикъ какъ будто смутился на мгновеніе.
— Вишь, чортова вдьма, подслушала, сказалъ онъ шутливо. Лучше еще вина принеси, бабука, не скупись, а я твоего сына дурному не научу.
— То то ты ужъ и такъ пьянъ надулся, а еще просишь. Чмъ бы теб дурныя рчи говорить, кабы ты добрый былъ, Кирушка теб не чужой; ты бы долженъ пойти самъ къ эсаулу да двку Кирушк посватать. Ты все ему дядя, да и слова ты всякія хорошія знаешь, а не то пустое болтать. —