Полное собрание сочинений. Том 73. Письма 1901-1902 гг.

Толстой Лев Николаевич

Благодаря вас за ваше доброе отношение ко мне, прошу принять уверения в моем совершенном уважении.

Лев Толстой.

15 авг. 1901.

Печатается по копировальной книге № 4, лл. 130—131.

Сергей Иванович Чирьев (р. 1850) — физиолог, профессор Киевского университета. В яснополянской библиотеке сохранились одиннадцать его книг, с надписями от автора.

В письме от 3 августа 1901 г. Чирьев просил разрешения приехать в Ясную Поляну, чтобы познакомить Толстого со своим проектом реформы высших и средних учебных заведений. Приезжал ли он, неизвестно.

* 141. С. Н. Толстому.

1901 г. Августа 20—21. Я. П.

Как обидно было, что ты ехал уж и не

доехал.¹ А было бы очень хорошо. Я не отчаиваюсь, и, может, ты выберешь времячко и приедешь. Мы едем, говорят, 5-го.² Я чувствую себя и не дурно и не хорошо. Сердце стучит не ровно и слабо временами, и ревматические боли в членах. Скучно, что очень много у меня нянек и мне нельзя жить, пока жив, — поехать к тебе, например, чего бы мне так хотелось. Мне совсем б[ыло] лучше, а потом rechute,³ а потом опять, так что ясно, что все подшипники сломались и зубья поломались, и одно починят, другое разладится. Благодарю бога, что это состояние мне не только не тяжело, но б[ыло] приятно вернуться к сознанию близкой развязки. Прости, что всё о себе болтаю. Про тебя постоянно думаю и за тебя чувствую. Боюсь, что ты упрекнешь меня в фразе или в том, что чужая болячка не болит, но это было бы несправедливо, и я все-таки скажу, что спасение как для всех нас, так и для тебя в твоем великом горе⁴ — сознание того, что оно от бога и что если оно от бога, то надо и можно нести его. Для того же, чтобы нести его, есть одно только средство: прощать и любить и жить не для себя, а для бога. Что делать, что то, что для меня истина, к[оторой] я живу, звучит фальшиво, п[отому] ч[то] она выражалась неискренно. Я другого не могу ни думать, ни чувствовать ни для себя, ни для тебя.

Теперь у нас, кроме Машеньки,⁵ чужие: Маклакова, Берсы: Лиз[авета] Андр[еевна], муж и дочь,⁶ и еще Буланже и Хирьяков,⁷ кот[орые] тебе были бы скучны, да и погода очень дурная, а по всей вероятности скоро все разъедутся, и погода исправится, и тогда как бы хорошо было, если бы ты приехал. Я думаю, что тебе менее неприятно бы было приехать прямо на лошадях. Привет Мар[ье] Мих[айловне], целую Верочку. Оболенские будут у тебя дня через два-три.⁸ Они тебе еще расскажут про нас.

Л. Т.

Приписываю на другой день.

Вчера уехали все, кроме Маклаковой, к[оторая] тоже едет дня через два, и погода, кажется, установилась. Так что хорошо бы тебе теперь приехать.

Датируется по «Ежедневнику» С. А. Толстой, в соответствии с днями пребывания в Ясной Поляне названных в письме лиц.

¹ Неизвестно, какую поездку имеет в виду Толстой. Соответствующего письма С. Н. Толстого в архиве не найдено.

² Толстые уехали в Крым 5 сентября 1901 г.

³ [возврат болезни,]

⁴ См. письмо № 144.

⁵ М. Н. Толстая, сестра Толстого. Приехала в Ясную Поляну 16 августа

⁶ Сестра С. А. Толстой, Е. А. Берс (1843—1919), ее второй муж и двоюродный брат Александр Александрович Берс (1844—1921) и дочь от второго брака Елизавета Александровна.

⁷ Александр Модестович Хирьяков (р. 1863), писатель, впоследствии белоэмигрант. См. т. 66, стр. 286.

⁸ М. Л. и H. Л. Оболенские уехали из Ясной Поляны в Пирогово 23 августа.

142. А. Л. Толстому.

1901 г. Августа 22—23? Я. П.

Вчера, проснувшись, я опять стал думать о тебе, Андрюша, и решил, что непременно переговорю с тобой и выскажу тебе всё то, что не только думаю про тебя и что чувствую, но и всё то, что мы все в один голос говорим про тебя. Думаю, что если тебе и неприятно будет услышать это, тебе будет полезно. Пожалуйста, Андрюша, выслушай, то есть прочти, что я имею сказать, внимательно и, главное, на минуту перенесись в меня и пойми, что мною руководит только желание тебе добра и что я пишу только потому, что в этом моя обязанность и что я, по всем вероятиям, скоро умру, и будет нехорошо, если умру, не высказав тебе того, что считаю нужным. Так вот вчера я, как встал, пошел наверх в библиотеку — тебя не было, — чтобы поговорить с тобой, но как вошел на лестницу, так услыхал

этот дурацкий писк и крик грамофона — средство праздно и скверно убивать время — и так стало противно в сравнении с тем серьезным и добрым чувством, с к[оторым] я шел, что я ушел вниз, надеясь, что ты сойдешь вниз проститься. Но ты пришел вниз вместе с Ольгой,¹ и мне при ней не хотелось говорить. Так и осталось. Но в душе у меня набралась такая потребность высказать тебе, что думаю о твоей жизни, что вот пишу.

Дело в том, что уж давно твой образ жизни, твой тон, твои роскошные праздные привычки, твои отношения с женой, твои знакомства, твое невоздержание в вине — всё это очень нехорошо и всё это идет хуже и хуже. Не говоря уж про этот дурацкий грамофон, занятие самого дурного вкуса, вчера твое обращение с Ольгой, как с какой-то девчонкой или рабой, в котором ты не стеснялся, при всех, было для всех мучительно. Всем было больно и неловко, но все делали из приличия и жалости к Ольге вид, что не замечают. Твоя веселость тоже такая, что она не только не заражает других, но другим делается совестно. И это я говорю не свое одно мнение, но мнение всех, кот[орых] я не называю, чтобы не вызвать в тебе к ним недоброго чувства. Твоя праздная жизнь, вино, табак — главное вино, — дурное, если и не дурное, то очень низменное духовно и умственно общество заставили² тебя потерять ту чуткость, понимание чувств других людей, к кот[орым] ты был способен. И теперь твое присутствие в нашем кругу заставляет всех только сжиматься со страхом перед возможностью всякого рода неловкости, грубости даже с твоей стороны. Причина этого всего твоя самоуверенность, самодовольство, основанная на физической силе, подвижности, на имени и, главное, на возможности тратить деньги, кот[орых] ты не заработал и не можешь заработать. Только представь себе, что бы ты был и какую роль ты играл бы, если бы у тебя не было денег и имени, — того самого, что не твое, а случайно принадлежит тебе. Только ясно представь себе, что бы ты был без имени и денег, и ты ужаснешься. И потому, главное, что тебе нужно, это жить так, как будто у тебя этого нет, т. е. жить так, чтобы хоть сколько-нибудь быть полезным другим, а не быть всем, кроме твоих собутыльников, в тягость. Одним словом, хочу сказать тебе, что ты живешь очень, очень дурно и, для меня совершенно ясно, идешь к полной погибели, заглушая в себе все лучшие человеческие способности, из которых у тебя есть одно самое дорогое — доброе сердце, когда оно не заглушено гордостью, желанием властвовать, вином. Теперь я даже и этого не вижу, а вижу обратное в твоей ужасной жестокости к твоей прекрасной жене, кот[орую] ты совсем не понимаешь. Тебе надо не ее учить, как ты это делаешь, а учиться у нее.

Я вижу, что ты погибаешь, и не один, а с семьей, и спасение твое только в одном: в самообвинении, в смирении, в признании того, что ты очень дурно жил и живешь и что тебе надо не то что кое-что изменить в своей жизни, а изменить всё и начать всё сначала. Перестать пить, курить, цыган, лошадей, собак, прекратить сношения с праздными людьми и найти занятие — полезное для других, а не для себя. Как это сделать? Не могу предписать. Если бы ты — что невозможно почти и чего я, к несчастию, не ожидаю — поверил мне, то ты сам бы нашел, и Ольга помогла бы тебе. Одно могу сказать, что надо найти занятие на пользу других, а не такое, к[оторое] себе приятно или выгодно, и отдаться ему. И еще то, что хотя можно изменять свою жизнь и оставаясь в прежних условиях — в Таптыкове,³ но это очень трудно, и поэтому думаю, что полезно бы тебе, если бы ты хотел изменить свою жизнь, оставить Таптыково.

Вообще, надо помнить, что все соображения о Таптыковых, о деньгах имеют, в сравнении с вопросом о твоей душе, к[оторая] гибнет и может воскреснуть, имеют так же мало значения, как комариное крылышко на возу.

Прости меня, если недостаточно осторожно и любовно сказал то, что считал нужным. Не умел лучше. Руководила же мною любовь к человеку не только вообще, но и к близкому по сердцу.

Твой отец Л. Толстой.

Датируется по почтовому штемпелю. Впервые опубликовано в юбилейном сборнике «Лев Николаевич Толстой», Гиз, М.—Л. 1928 [1929], стр. 72—74.

Об Андрее Львовиче Толстом (1877—1916) см. т. 69.

¹ Ольга Константиновна Толстая, первая жена А. Л. Толстого.

² В подлиннике: заставило

³ Имение А. Л. Толстого в Тульском уезде, в восемнадцати километрах от Ясной Поляны. Куплено в 1900 г.

* 143. М. Л. Оболенской.

1901 г. Августа 23? Я. П.

Милая Маша,