Полудержавный властелин
Шрифт:
— На пять разрядов, Брянский да Белевский, да Калужский да Серпуховской с Коломенским, поделены. Дальше по Оке рязанцы и касимовские стоят, за ними Григорий Протасьевич в Курмыше.
— Разрядным воеводой?
— Нет, старым обычаем, туда покамест руки не дошли.
Недалече от Серпухова, на поле, выстроили для встречи свободных от разъездов приписных и поместных береговых сторожей. Чисто парад, насколько это возможно в нынешние времена.
Ни о каком единообразии формы и снаряжения речи, конечно, нет, все индивидуально, но первые ряды мне глянулись — сущие зверюги, морды разбойные, справа добрая, кони сытые и дерзкие, под стать хозевам. Сторожа-то свой гонор при великом князе не показывали, но животному не прикажешь, некоторые коники при виде моего жеребца прям «Пойдем, выйдем, помахаемся!» исполняли. Скала все порывался ответить, показать, кто тут главный, приходилось повод натягивать, чтоб какого наглеца не цапнул зубами.
— Как тебе молодцы, Василий Васильевич?
— Добрые, добрые. Глядят лихо, дураками не кажутся.
— Тогда едем дальше?
— Э-э, нет, я еще последний ряд посмотрю.
А то знаю я эту манеру, первыми поставить отборных, а всякое чучело затолкать назад, от начальственных глаз подальше, не первый век на свете живу. Так и оказалось, в заднем ряду сторожа гляделись поспокойнее, без резкости и даже, как мне показалось, были покруглее, без требуемой бойцам поджарости. Выдернул самого тюфякообразного, скомандовал пустить стрелу…
Пустил, ничего не скажу. Только пока такой будет в колчанах-налучьях-саадаках путаться, татарин уже четыре или пять стрел высадит, на что я шурину и попенял.
— Зато вотчину ведет твердо, — насупился князь.
Государевы береговые вотчины я придумал после давнего разговора с Затокой Ноздревым, когда он пожаловался, что на все рук не хватает — и служить, и хозяйство вести, и за мужиками смотреть. Наморщил мозг, вспомнил, чему в школе учили — хозяйство у поместных слабое, нагрузка на крестьян большая, отчего мужики предпочитали перебираться на монастырские земли или к боярам. Ну и дальше порочный круг: дворяне нищают, требуют запретить выход крестьян, государи московские волей-неволей отменяют Юрьев день и здравствуй, крепостное право. А мы же капитализм строим, нам крепостничество — нож острый.
Какой выход? Мелкое землевладение против крупного не пляшет, но сотни и тысячи воинов нужны позарез. Значит, надо поместья не мельчить, а укрупнять и создавать своего рода совхозы, размером с боярскую вотчину. И давать твердый урок — с каждых тысячи четей земли столько-то сторожей, с такий-то справой. В конце концов, государевым городам точно так же указано, какой городовой полк содержать.
За два года, как я начал эти самые береговые вотчины создавать, произошло и расслоение среди поместных: одни оказались хороши в поле, а вот эти, из последних рядов — дома, все хозяйство на них. Стратегически все правильно: укрупнение и специализация, плюс обучение. У «боевиков» время не тратится на аграрные заботы, у «домашних» на военные, в целом весьма эффективно и эту практику мы сейчас активно внедряем где ни попадя.
— Тогда зачем ты его в строй поставил? Мне же не численность нужна, а сколь надежно Берег прикрыт.
Владимир помрачнел еще больше — показуха не прокатила.
— Ладно, вольных людей набираешь?
— В городовые и степовые казаки.
— В чем разница?
— Городовые, — несколько воспрял шурин, — в городках и острожках службу несут, степовые разъездами в степь уходят.
— И как далеко?
— За Тулу ходят, к Дону и Орлику, бают, что до Старого Ельца добираются.
Ярославич помедлил, покосился на меня и добавил:
— Мыслю, надобно в верховских землях еще разряды устраивать. Вокруг Тулы, Одоева да Карачева.
Хар-роший план, да только где на него людей и ресурсов взять…
— А князей верховских куда девать?
— Свести, как ты Шуйских, Прозоровских да Сицких свел. Дать службу да корм, небось каждый согласится.
— И ты тоже?
— Не-е, — широко улыбнулся серпуховской князь, — у меня княжество устроено добро, да и служба моя здесь.
— Я вот думаю разряды по всей стране устроить, — двинул я идею военных округов.
— Чтобы каждый разряд выставлял полк?
— Примерно.
— Вот тебе и служба для княжат, у кого удел мал.
Ну да. Превращение владетельных в служивых тоже мейнстрим, в капитализме сильные феодалы не нужны.
Поезд великой княгини ожидался только через три дня и мы успели метнуться аж до Калуги, после ликвидации можайского княжения ставшей государевым городом. Посмотрели тамошний разряд, повспоминали, как ходили под Белев на Улу-Мухаммеда да и поворотили обратно. До Серпухова мы не доехали — добралась Маша со всем кагалом, велела разбить стан у Протвы и выслала нам настречу гонцов, чтобы доправить до места.
М-да… А двор великого князя занимает никак не меньше места, чем все его же войско… Но мы свернули от шатров влево, куда указали провожатые, и где Маша занималась соколиной охотой. Точнее, приучала к ней Юрку.
Вокруг сына вились не мамки-няньки, а сокольничие да ловчие. Сын, страшно серьезный в свои шесть лет, ехал верхом. Правда, в седле перед взрослым всадником — маловат еще Юрка даже для татарской лошадки.
Но самого мелкого сокола-чеглока держал на перчатке сам, разве что иногда дворский поддерживал сына под локоток, особенно когда птица возвращалась. Сама же княгиня охотилась с ястребом и носилась по полю в голубом опашне.
Верхом.
В штанах.
А следом, помимо доезжачих, выжлятников или кто там еще должен быть, скакали и ее сенные боярыни, тоже в штанах.
Что-то я эту эмансипацию проглядел. Хотя, прикинув что к чему, понял: выезд на охоту явно от Стаси, Диминой жены, а штаны — от Касима или Мустафы, у нас вся Казань и половина Городца в шальварах ходят. И судя по тому, что сопровождают Машу не только сенные боярыни, но и некоторая боярская поросль помоложе (причем с женами!), обычай имеет все шансы укорениться.
Псари отпустили поводки и собаки помчались вперед, поднимая дичь.
— Заяц! Заяц! — заверещали девицы.
Маша с размаху бросила вперед птицу и ястреб, стартовав с перчатки, молнией метнулся догонять длинноухого.
Несколько сильных взмахов и вот охотник заходит на цель, выставив когти!
Налет, удар!
Косого аж подбросило и перевернуло в воздухе, его подхватил и прижал к земле ястреб, издавая радостный клекот, и сел на добычу, для верности долбанув зайца клювом.