Полудержавный властелин
Шрифт:
— На пять разрядов, Брянский да Белевский, да Калужский да Серпуховской с Коломенским, поделены. Дальше по Оке рязанцы и касимовские стоят, за ними Григорий Протасьевич в Курмыше.
— Разрядным воеводой?
— Нет, старым обычаем, туда покамест руки не дошли.
Недалече от Серпухова, на поле, выстроили для встречи свободных от разъездов приписных и поместных береговых сторожей. Чисто парад, насколько это возможно в нынешние времена.
Ни о каком единообразии формы и снаряжения речи, конечно, нет, все индивидуально, но первые ряды мне глянулись — сущие зверюги, морды разбойные,
— Как тебе молодцы, Василий Васильевич?
— Добрые, добрые. Глядят лихо, дураками не кажутся.
— Тогда едем дальше?
— Э-э, нет, я еще последний ряд посмотрю.
А то знаю я эту манеру, первыми поставить отборных, а всякое чучело затолкать назад, от начальственных глаз подальше, не первый век на свете живу. Так и оказалось, в заднем ряду сторожа гляделись поспокойнее, без резкости и даже, как мне показалось, были покруглее, без требуемой бойцам поджарости. Выдернул самого тюфякообразного, скомандовал пустить стрелу…
Пустил, ничего не скажу. Только пока такой будет в колчанах-налучьях-саадаках путаться, татарин уже четыре или пять стрел высадит, на что я шурину и попенял.
— Зато вотчину ведет твердо, — насупился князь.
Государевы береговые вотчины я придумал после давнего разговора с Затокой Ноздревым, когда он пожаловался, что на все рук не хватает — и служить, и хозяйство вести, и за мужиками смотреть. Наморщил мозг, вспомнил, чему в школе учили — хозяйство у поместных слабое, нагрузка на крестьян большая, отчего мужики предпочитали перебираться на монастырские земли или к боярам. Ну и дальше порочный круг: дворяне нищают, требуют запретить выход крестьян, государи московские волей-неволей отменяют Юрьев день и здравствуй, крепостное право. А мы же капитализм строим, нам крепостничество — нож острый.
Какой выход? Мелкое землевладение против крупного не пляшет, но сотни и тысячи воинов нужны позарез. Значит, надо поместья не мельчить, а укрупнять и создавать своего рода совхозы, размером с боярскую вотчину. И давать твердый урок — с каждых тысячи четей земли столько-то сторожей, с такий-то справой. В конце концов, государевым городам точно так же указано, какой городовой полк содержать.
За два года, как я начал эти самые береговые вотчины создавать, произошло и расслоение среди поместных: одни оказались хороши в поле, а вот эти, из последних рядов — дома, все хозяйство на них. Стратегически все правильно: укрупнение и специализация, плюс обучение. У «боевиков» время не тратится на аграрные заботы, у «домашних» на военные, в целом весьма эффективно и эту практику мы сейчас активно внедряем где ни попадя.
— Тогда зачем ты его в строй поставил? Мне же не численность нужна, а сколь надежно Берег прикрыт.
Владимир помрачнел еще больше — показуха не прокатила.
— Ладно, вольных людей набираешь?
— В городовые и степовые казаки.
— В чем разница?
—
— И как далеко?
— За Тулу ходят, к Дону и Орлику, бают, что до Старого Ельца добираются.
Ярославич помедлил, покосился на меня и добавил:
— Мыслю, надобно в верховских землях еще разряды устраивать. Вокруг Тулы, Одоева да Карачева.
Хар-роший план, да только где на него людей и ресурсов взять…
— А князей верховских куда девать?
— Свести, как ты Шуйских, Прозоровских да Сицких свел. Дать службу да корм, небось каждый согласится.
— И ты тоже?
— Не-е, — широко улыбнулся серпуховской князь, — у меня княжество устроено добро, да и служба моя здесь.
— Я вот думаю разряды по всей стране устроить, — двинул я идею военных округов.
— Чтобы каждый разряд выставлял полк?
— Примерно.
— Вот тебе и служба для княжат, у кого удел мал.
Ну да. Превращение владетельных в служивых тоже мейнстрим, в капитализме сильные феодалы не нужны.
Поезд великой княгини ожидался только через три дня и мы успели метнуться аж до Калуги, после ликвидации можайского княжения ставшей государевым городом. Посмотрели тамошний разряд, повспоминали, как ходили под Белев на Улу-Мухаммеда да и поворотили обратно. До Серпухова мы не доехали — добралась Маша со всем кагалом, велела разбить стан у Протвы и выслала нам настречу гонцов, чтобы доправить до места.
М-да… А двор великого князя занимает никак не меньше места, чем все его же войско… Но мы свернули от шатров влево, куда указали провожатые, и где Маша занималась соколиной охотой. Точнее, приучала к ней Юрку.
Вокруг сына вились не мамки-няньки, а сокольничие да ловчие. Сын, страшно серьезный в свои шесть лет, ехал верхом. Правда, в седле перед взрослым всадником — маловат еще Юрка даже для татарской лошадки.
Но самого мелкого сокола-чеглока держал на перчатке сам, разве что иногда дворский поддерживал сына под локоток, особенно когда птица возвращалась. Сама же княгиня охотилась с ястребом и носилась по полю в голубом опашне.
Верхом.
В штанах.
А следом, помимо доезжачих, выжлятников или кто там еще должен быть, скакали и ее сенные боярыни, тоже в штанах.
Что-то я эту эмансипацию проглядел. Хотя, прикинув что к чему, понял: выезд на охоту явно от Стаси, Диминой жены, а штаны — от Касима или Мустафы, у нас вся Казань и половина Городца в шальварах ходят. И судя по тому, что сопровождают Машу не только сенные боярыни, но и некоторая боярская поросль помоложе (причем с женами!), обычай имеет все шансы укорениться.
Псари отпустили поводки и собаки помчались вперед, поднимая дичь.
— Заяц! Заяц! — заверещали девицы.
Маша с размаху бросила вперед птицу и ястреб, стартовав с перчатки, молнией метнулся догонять длинноухого.
Несколько сильных взмахов и вот охотник заходит на цель, выставив когти!
Налет, удар!
Косого аж подбросило и перевернуло в воздухе, его подхватил и прижал к земле ястреб, издавая радостный клекот, и сел на добычу, для верности долбанув зайца клювом.