Полураспад СССР. Как развалили сверхдержаву
Шрифт:
А между тем разрушительные процессы все сильнее охватывали Россию — повсюду возникали идеи о создании новых республик: Уральской, Дальневосточной, Среднерусской, Вятской и даже Петербургской и т. д. Эти идеи получали свое «развитие» в прессе, некоторые «видные демократы» писали о том, что на месте России должно действовать 30–35 новых государств — по их мнению, только таким образом можно «побороть в себе империю и стать на подлинный путь демократического развития». Сепаратизм в российских республиках ими рассматривался как «продолжение августовской революции» — речь уже шла не о подавлении нами контрреволюции, а именно о «начале настоящей демократической революции»: «долой СССР!», «разрушить до основания!» — эти большевистские лозунги оседлали радикальные демократы, группирующиеся вокруг российского президента. Главный идеолог ельцинизма Бурбулис даже внешне подчеркивал свою «ррреволюционность» — он по-чегеваровски вскидывал к месту и не к месту правую руку со сжатым кулаком вверх на всех собраниях, в которых участвовал. Эти троцкистствующие необольшевики оказывали в тот период огромное влияние на президента, побуждая его к опасным действиям по расколу страны. Совершенно уверен, что, если бы не энергичная деятельность Верховного Совета России, твердо контролирующего ситуацию в стране, Российскую Федерацию постигла бы такая же трагическая судьба, какая постигла СССР.
Но дело в том, что первоначально сами союзные власти поощряли сепаратизм партийной бюрократии российских автономий. Это произошло вскоре после принятия Первым съездом народных депутатов Российской Федерации, Декларации о суверенитете. Тогда высшим руководителям СССР ничего лучшего не пришло в голову, кроме идеи… противопоставить российскому руководству российские же автономии в лице их партийно-административной верхушки. Первоначально это проявилось в приглашении участвовать лидеров пяти наших автономий в заседаниях Совета Федерации, который состоял из руководителей союзных республик и Союза ССР. И вот, когда в июне 1990 г. я пришел на очередное заседание Совета (Ельцин, испытывающий нескрываемую вражду к Горбачеву, направлял на этот Совет меня), я увидел, что наряду с лидерами союзных республик (Кравчук, Шушкевич, Назарбаев, Каримов и др.) за столом сидят Шаймиев (Татария), Галазов (Северная Осетия), Завгаев (Чечено-Ингушетия), Николаев (Якутия), Рахимов (Башкирия), Ардзинба (Абхазия, Грузия). Некоторые из них так вошли в роль, что порою не давали возможности выступить главам союзных республик (особенно руководители Чечено-Ингушетии, Северной Осетии), пространно и путано излагая что-то, как правило, с критикой российского руководства. Горбачев милостиво слушал их, блаженно улыбаясь, часто вклинивался в разговор — и тоже говорил много и пространно, чертя обеими руками перед собой какие-то круги. Совет Федерации, по сути, превращался в какой-то дискуссионный клуб, в то время как для каждого из находящегося здесь руководителя был дорог каждый час. Они прибывали сюда не для пустых дискуссий, а полагая, что здесь, на уровне высших должностных лиц государства, будут приниматься какие-то конкретные решения, достигаться согласования по важным вопросам (например, Союзному договору, бюджету и т. д.), внутренней и внешней политике, проблемам, которые разводили союзные республики и т. д. Все это я знал по себе, перебирая в уме все дела, которыми я занимался, будучи первым заместителем Председателя Верховного Совета России.
Я доложил обо всем Ельцину, сказал, что мне больше, видимо, не стоит продолжать принимать участие на этих совещаниях — пользы никакой, а нервотрепки — сколько угодно. Он был возмущен, но попросил продолжать участвовать в заседаниях у Горбачева. После одной такой критики «российского руководства» со стороны руководителя Чечено-Ингушетии я разозлился основательно, договорился с Кравчуком и Исламовым, и мы вместе, после завершения заседания, зашли к Горбачеву в его кабинет. Я сразу же заявил, что, если он намерен и далее приглашать руководителей российских автономий на заседания Совета Федерации СССР, я участвовать в его работе не буду — приглашайте Ельцина. Меня поддержали Кравчук и Исламов. Горбачев сказал, что «подумает». Но на следующем заседании их уже не было.
Однако работа с этими провинциальными партруководителями со стороны Союзного центра продолжалась, приобретая опасные формы. Так, им было рекомендовано принять «Декларации о суверенитете» их автономий, изъятие из их конституций понятия «автономия», а после избрания Ельцина президентом России и выборы президентов в их национальных республиках. Причем в ряде случаев этих «вождей» так заносило, что они теряли голову. Так, в «Декларации о суверенитете», принятой Верховным Советом Чечено-Ингушетии в конце ноября 1990 г., провозглашался выход республики не только из состава Российской Федерации, но и из… СССР. Однако интересно, что эта линия на поощрение сепаратизма была продолжена… самим Ельциным и особенно — его соратниками. Поэтому фраза «глотайте суверенитета столько, сколько можете проглотить» не была случайной. И мне приходилось очень много работать, чтобы нейтрализовать эту сепаратистскую тенденцию. Поэтому лидеры сепаратистских республик меня побаивались, были осторожны в общении, пытались «решать вопросы» исключительно с Ельциным. А он, не особенно вдаваясь в их дела, направлял их неизменно ко мне. Следующий этап в попытках ослабить российское руководство и вывести из-под нашего влияния республики — это поощрение Союзным центром «поправки» к конституциям автономий — введение президентской системы власти. И наконец, третий — это вовлечение Михаилом Горбачевым в обсуждение нового Союзного договора лидеров российских автономий и включение в текст его окончательного проекта положений, приравнивающих эти автономии со статусом союзных республик. Я резко выступил против таких намерений и отказался участвовать в работе над текстом этого документа, заявив, что «Российская Федерация таких намерений не может поддержать, поскольку предлагаемые положения, если они войдут в окончательный текст нового Союзного договора, приведут к распаду Российскую Федерацию». Тем не менее Горбачев включил их в свой окончательный проект, который был намерен представить на утверждение 20 августа 1991 г. Но, как было ранее отмечено, наша российская делегация была далека от того, чтобы согласиться с этими положениями.
Но вернемся к прерванной теме. После ряда моих настойчивых разговоров с президентом относительно тревожной ситуации в России и в союзных республиках в конце августа он согласился с моими оценками и заверил меня, что до 10 сентября 1991 г. представит на утверждение Верховному Совету состав российского правительства. Ельцин, как всегда, или, точнее, — почти как всегда, нарушил свои обещания, и вплоть до начала работы съезда народных депутатов в начале октября 1991 г. правительство так и не было сформировано. Правительственные функции по-прежнему выполнял Президиум Верховного Совета России. Между тем обстановка в России становилась все тревожнее, провинциальные лидеры стали вести себя как некие феодальные бароны — единственной причиной, сдерживающей их своеволие, выступала нехватка финансовых ресурсов. Поэтому они приезжали в Москву, пытались решить «свои вопросы» у президента, в правительственных коридорах — и не в силах разобраться с тем, кто принимает решения, приходили в Верховный Совет. Что-то у нас получалось, но мы ведь были парламентариями и не могли никоим образом заменить правительство.
V съезд народных депутатов начал свою работу 28 октября 1991 г. Это был тяжелый период для СССР, сложившийся после августовских событий и фактического безвластия в СССР и в России. Республики, которые готовились подписать Союзный договор (9 республик), вместо него подписали «экономическое соглашение», призванное хотя бы сохранить производственные и кооперационные связи между предприятиями. Но оно было разработано наспех, без серьезного изучения новой обстановки, и предложено Ельциным. И без особых сложностей подписано главами республик — тем более что оно ни к чему их не обязывало. Вообще достаточно легкомысленное, поверхностное отношение к серьезным документам — это был стиль деятельности Ельцина.
А между тем с августа стремительно происходил фактический развал экономики СССР, она распадалась буквально на глазах. Политическая система уже рухнула немедленно (после приостановления деятельности КПСС). Верховные Советы союзных республик и их президенты также фактически стали независимыми высшими органами власти. Но в некоторых из них, например в азиатских, все еще достаточно терпеливо выжидали, что же предпримет российское руководство: будет ли оно стремиться к созданию какого-либо Союзного государства, возможно в конфедеративной форме, или оно пойдет но пути полной самостоятельности России — что означало бы конец какого-либо Союзного государства. Все ждали начала работы V съезда народных депутатов России и выступления на нем президента Бориса Ельцина. Было ясно, что именно на этом съезде будут даны ответы и на вопросы будущего Союза, и на вопросы, связанные с реформами в России. С нас брали пример, и наши законы становились эталонными для их законодателей.
Ждали ответов на эти вопросы прежде всего граждане России, жизнь которых с каждым днем становилась все труднее. Но тем не менее настроения в обществе были достаточно оптимистические — после подавления ГКЧП авторитет и президента, и парламента в громадной степени возрос. Люди доверяли в целом российской власти, ожидали, что в ходе работы съезда и после него президент и парламент совместно возьмутся за решение главных задач, которые волнуют общество, — это социально-экономические трудности, которые становились для людей все более невыносимыми.
При этом особенностью ситуации было то, что на пути реформ уже не было никаких сильных политических противников — комбюрократия была разбита и разогнана. Подавляющее большинство населения поддерживало нашу совместную парламентско-президентскую деятельность, полагая, что она направлена на общее благо. Это означало, что формируемое нами совместно, в соответствии с Конституцией, правительство будет иметь предельно благоприятные возможности для проведения кардинальных экономических реформ. Это был уникальный исторический шанс, которым не мог не воспользоваться разве что человек, не имеющий элементарного политического чутья.
И этим человеком, который не использовал этот очень редкий в истории, уникальный шанс, даже с точки зрения своих личных интересов, был Ельцин. Фактически именно на этом съезде, наиболее расположенном к нему из всех десяти съездов, начиная с первого в мае-июне 1990 г., когда он был избран Председателем Верховного Совета России, Ельцин положил начало курсу конфронтации с Верховным Советом (еще не завершив личную борьбу с Горбачевым).
На съезде Ельцин выступил с «обращением к народу». По сути, это был обстоятельный доклад о социально-экономическом и политическом положении России, из которого было ясно, что президент России не стремится к сохранению Союза в какой-либо форме. Но с наибольшей отчетливостью в этом его выступлении были обрисованы контуры экономической политики России, которую он просил поддержать съезд народных депутатов. Это был, повторю, обстоятельный доклад президента, со всеми верными и неверными оценками и предложениями, но имеющий свою концептуальную базу. И совершенно очевидно, что он подлежал всестороннему обсуждению, а президент должен был лично пояснить многие сомнительные положения, обосновать свои программные действия, которые он планировал предпринять согласно тексту выступления, ответить на вопросы депутатов, которые были вправе их задать и получить от него ответы как избранники народа.