Полураспад СССР. Как развалили сверхдержаву
Шрифт:
В результате в СССР и России сложилась уникальная ситуация — с августа 1991 г. не было ни правительства СССР, ни правительства России. В самый ответственный исторический период, когда определялись судьбы страны, в результате чрезмерно активной деструктивной деятельности Ельцина и полного отсутствия инициативы со стороны президента СССР Горбачева страна осталась без центральных органов исполнительной власти.
После неоднократного моего разговора с президентом относительно этой весьма «странной» ситуации я вынужден был обстоятельствами превратить Президиум Верховного Совета (его комитеты и комиссии) фактически в некий орган управления государственными делами. Иначе было нельзя — если в центре, в Москве, так или иначе можно было решать какие-то конкретные вопросы, совершенно иначе обстояли дела в регионах страны. В них экономическая деятельность базировалась на принципах единой централизованной хозяйственной системы. Они нуждались в едином управляющем центре, им нужны были ежедневные императивные сигналы, импульсы — иначе они не могли действовать не только в силу привычки, но и установленного правового хозяйственного порядка, хотя и основательно расшатанного в последние годы.
Иллюстрация: прибывают как-то руководители Архангельской области вместе с директорами лесоперерабатывающих предприятий, жалуются на то, что не могут решить сугубо финансово-хозяйственные вопросы, связанные с полным отсутствием денежных переводов в область. В министерских кабинетах чиновники растерянно отвечают, что не могут ничего решать — нет правительства, нет министров, к президенту они попасть не могут. Что делать? Областные руководители имеют предложение — решить вопрос денежного дефицита за счет поставок леса иностранным компаниям, но по существующему порядку они должны перечислить всю валютную выручку в Центр. Ставят вопрос: можно ли решить проблему таким образом, чтобы временно, до формирования Российского правительства и упорядочения системы платежей, часть валютной выручки оставлять в области? — Вот и пришлось мне издать специальное распоряжение Председателя Верховного Совета, временно регулирующее эту ситуацию. Это — всего лишь один из мелких эпизодов моей повседневной деятельности того периода, которая, конечно же, не имела никакого отношения к законодателю, а была функцией правительства, которого не существовало.
В силу того, что именно Верховный Совет являлся самой эффективной властной силой государства в тот период, так получилось, что все нити управления огромной страной, в том числе и многие виды компетенции союзных властей, явочным порядком перешли к Верховному Совету России. Возникает вопрос: чем в таком случае занимался президент Ельцин? Занимался он бесконечными спорами с Горбачевым, в том числе вопросами назначения министров обороны, внутренних дел, разделением КГБ на разные министерства и ведомства и еще множеством вопросов, далеко отстоящих от неумолимо идущих процессов гибели Великой империи. Другая проблематика, которая волновала Ельцина, — это нейтрализация усилий Горбачева по созданию нового Союзного государства.
В связи с провалом акции по введению Чрезвычайного положения в Чеченской республике, когда президент Горбачев отказал в выделении требуемых для успеха операции подразделений Армии и МВД, — этот вопрос подробнее ниже по тексту.
В то же время общественная ситуация после августа сложилась для нас, руководителей России, исключительно благоприятно — доверие населения к нам было максимальным, насколько это вообще возможно в современном обществе, возможно, на уровне 85–90 % взрослого населения. Важно было сохранить это доверие, но для этого необходимо было не только осуществлять крупные реформы в ближайшем будущем, но и управлять страной сегодня, с тем чтобы не допустить ухудшения общей социально-экономической обстановки, сбоев в экономике и т. д. Это последнее обстоятельство полностью игнорировалось президентом Ельциным, а президент Горбачев фактически был отстранен от власти. Иван Силаев, который руководил Государственным комитетом по управлению народным хозяйством, с которым мне часто (по несколько раз ежедневно) приходилось разговаривать чисто по хозяйственным вопросам, был в полной растерянности — у него, как оказалось, не было никаких прав на управление отраслями экономики, в области финансов, полномочий на директивные распоряжения. Вскоре он ушел с этого поста, а несколько ранее этот «комитет» покинул его заместитель, Григорий Явлинский.
Вопросы управления финансами, отраслями экономики, оборонного комплекса, деятельности транспорта, системы здравоохранения, образования и науки, в том числе Академии наук, и т. д. — все это и многое другое приходилось решать в стенах Верховного Совета. И фактически вплоть до конца октября, когда на съезде народных депутатов Ельцин предложил новое правительство, Президиум Верховного Совета, как я выше писал, управлял страной, тем самым мы пытались блокировать мощные тенденции дезинтеграции, которые с союзного уровня плавно перетекали на уровень Российской Федерации.
Чрезвычайно пассивным оказался Верховный Совет СССР, союзные народные депутаты в целом. Конечно, в определенной мере это было связано с арестом его председателя, Анатолия Лукьянова (на мой взгляд, его вина была сомнительной, и вряд ли он заслуживал ареста). Однако Парламент СССР состоял из двух палат, в каждой из которых были десятки комитетов и комиссий. Кто мог запретить им начать активную работу вместе с Горбачевым и с Российским парламентом? В составе этого парламента были известные в стране демократические деятели. Но все они не пошевелили даже пальцем, чтобы возглавить процесс нормализации ситуации в СССР после августовских событий, оставили в одиночестве Горбачева (которого они нещадно критиковали ранее за «отступление от реформ») и… мгновенно оказались в близком окружении нового российского лидера. А многие ответственные работники ЦК КПСС благополучно «перешли» в бизнес — акционерные компании, банки, совместные предприятия и т. д. — и ныне пишут воспоминания о том, как «честно они служили народу»…
Этот вакуум, образовавшийся вокруг Горбачева, был использован Ельциным и его приближенными с тем, чтобы ни под каким видом не дать сформировать единый управляющий союзный центр. После того как формально был создан некий Государственный комитет по управлению народным хозяйством, Горбачев всецело посвятил себя разработке «нового Союзного договора», хотя было очевидно, что эту проблему следует решать уже не в том формате, как до августовских событий. Причем решать не месяцами, а в течение 2–3 дней, было очевидно, что больше времени нет. Именно об этом я сказал, выступая перед союзными парламентариями 26 августа. Говорил об этом я и Горбачеву…
Новая обстановка кардинально отличалась от той, которая была свойственна до 19 августа 1991 г. Республики «охладели» к этому «проекту», прибалтийские лидеры уже получили наше (и мое, и Ельцина, и Горбачева) заверение в том, что более никто не будет препятствовать им в приобретении полной государственной самостоятельности. Я беседовал в те дни и с Рюйтелем, и с Горбуновым, и с Ландсбергисом — и заверил их в лояльности к идее самостоятельности их республик. В Закавказье шла война. Лидеры Украины и Молдавии заявили о возможном «выходе» из СССР. И только среднеазиатские республики были наиболее стойкими приверженцами принципа сохранения СССР. Поэтому необходимо было немедленно договориться: во-первых, о принципах конфедеративного устройства, на которые могли согласиться, по сути, все республики, исключая три прибалтийские страны; во-вторых, эти договоренности следовало достигнуть как можно быстрее, поскольку дезинтеграционные процессы мощно набирали скорость и в центре, и в республиках, областях, краях.
Все ждали определенности в судьбе СССР, появления центральных органов власти, как бы они ни назывались. Хотя было очевидно, что нужны кардинальные изменения, скорее всего, в рамках конфедеративного устройства, но с сильными координационными функциями в центре в области финансово-экономической деятельности и централизации управления таких сфер, как оборона, международные трубопроводы, стратегические коммуникации и целый ряд иных функций, которые было целесообразно сосредоточить в центре.
Ситуация требовала именно такого подхода, о чем я, кстати, докладывал на сессии Верховного Совета СССР, которая проходила 26 сентября в Кремле. Однако ни Верховный Совет СССР, ни президент Горбачев, похоже, так и не поняли до конца последствия событий, связанных с путчем. Они полагали, что, коль скоро замысел путчистов провалился, все должно «идти своим чередом», не спеша, как прежде. И проиграли страну — и только потому, что не учли фактор времени. Они дали возможность сторонникам развала СССР мобилизоваться, дождаться агонии СССР, нейтрализовать высшую исполнительную и законодательную власти СССР, убедиться в том, что они ни на что, кроме говорильни, не способны, и выбросить их на задворки истории вполне легальным путем, хотя и явно не конституционным.
Я несколько раз по своей инициативе поднимал этот вопрос в разговорах с Ельциным, высказывал тревогу по поводу быстро идущего процесса дезинтеграции, причем не только в отношениях Союзный центр — союзные республики, но и в пределах Российской Федерации, в том числе из-за того, что он, Ельцин, медлит с формированием нового не только союзного, но и нашего, российского, правительства. Я информировал его, что депутаты Верховного Совета все настойчивее требуют созыва Внеочередного съезда народных депутатов, на котором, возможно, будут настаивать на его, Ельцина, докладе о ситуации в СССР и в России, сложившейся после августовских событий. Никому не понятна его пассивность как президента — нет его выступлений с анализом ситуации, нет предложений относительного нового государственного устройства СССР. Я также сказал, что не вижу никаких новых идей и у Горбачева — во всяком случае, публично он по этому поводу ничего не говорит, выдвигая, по сути, ставшие уже нереальными свои прежние представления (до августовского периода) о «Союзном договоре». Ссылался я также на то, что мне все труднее сдерживать растущее недовольство депутатов им, Ельциным, в условиях его совершенно необъяснимой пассивности.