Полураспад
Шрифт:
Смешно. Не по адресу. С ума сошедшая от бедности и страха за завтрашний свой день Россия.
Мать стояла, словно горящая свечка, в дверях своей спаленки и смотрела, как два сотрудника, один, встав грязными ботинками на стремянку, другой - на табуретку, рылись на книжных полках.
– А где его кабинет?
– спросил Кутяев.
– Его рабочее место?
– В лаборатории!
– зло отвечала Бронислава.
– Я понимаю. А здесь? Где бумаги?
– Дома он ничего не держит, - отвечала Бронислава.
– Чистые майки могу
Лейтенант дернул и правым, и левым усом, в бешенстве обернулся к профессору. Алексей Александрович показал пальцем на свой висок. Мол, всё здесь. В самом деле, у него не было дома никакого кабинета. Где взять?
Сотрудники ФСБ переглянулись - зря заезжали. Хотя, пройдя в спальню супругов, наконец кое-что нашли - с секретера сняли медальку с иероглифами, презент на память от ученых Китая, из угла достали новый кожаный "дипломат", также подаренный в Пекине, а из левого ящичка, где лежали бусы и серьги жены, вынули конверт с иероглифами, в котором оставалось несколько долларов...
– В протокол!
– торжественно провозгласил Кутяев. Поозиравшись, увидел на платяном шкафу и снял подаренный китайцами ноутбук.
– Вот теперь список полон, - многозначительно сказал он.
Снова посадили в автозак, и снова по бокам дышат конвоиры. Один, несколько добродушнее лицом, спросил:
– Закурить дать?
– Спасибо.
– А я вот никак не могу бросить...
Когда уже, подкатив к центру, обогнули новую бензозаправку "Юкос", он понял: ему определено место в знаменитом СИЗО, который в народе называют гостиницей "Белый лебедь". То ли из-за того, что крыша и заборы здесь отделаны дешевым листовым алюминием, то ли по каким иным таинственным причинам, которые вскоре откроются для нового постояльца.
Провели по зигзагообразным коридорам-клеткам с железными дверями, затем по темному коридору в некий тамбур, где сопровождающие показали женщине в милицейской форме документы, и профессор Левушкин-Александров спустился с конвойными этажом ниже и оказался, наконец, в длинной сумеречной камере без окна, с двумя горящими лампочками, с десятком двухэтажных коек, которые почти все были заняты.
Ему указали на койку у самой двери, и он сел на нее, пригнув голову, потому что сверху свисало грязноватое одеяльце. Железную дверь захлопнули, прогремел замок, засов, открылось и закрылось крошечное окошечко в двери.
Итак, он арестован. И поместили его снова в общую камеру. Специально или просто потому, что нет свободной одноместной? Или теперь в одноместные не сажают? А если сажают, то уж совсем страшных преступников? А кто же тогда эти люди? Глянул - и отвернулся. Расспрашивать нелепо. Сами спросят и сами расскажут.
Но вокруг длилась тишина. Мелькнула неприятная мысль, рожденная нынешними фильмами: сейчас набросятся, изобьют: мол, ты, интеллигент сраный, снимай пиджак, отдавай ботинки!
Кстати, работники тюрьмы у него ничего не отняли. Только осведомились:
– Колющие, режущие предметы имеются?
И
Вдруг к нему подошел коренастый рябой мужичок в тельняшке и джинсах.
– Не профессор ли Левушкин-Александров будете?
– тихо спросил он. Надо же, фамилию правильно назвал. Наверняка подсадная утка. "Наседка", как пишет Солженицын.
– Да, - напрягся Алексей Александрович, привставая. Что-то будет дальше? Сейчас в душу полезет с сочувственной улыбкой... Или возопит: вот он, китайский шпион! Бейте его!..
– Я вас по телевизору видел, - сказал мужичок.
– Вы про отравленный воздух говорили...
Алексей Александрович кивнул. Окружающие молча смотрели на нового товарища по камере. И, наверное, кто грустно, с сочувствием, а вон тот амбал с серьгой в ухе с удовлетворением думали одно и то же: истинно говорится - от сумы да от тюрьмы не зарекайся.
– В шахматы играете?
– с надеждой спросил очкастый парень. "Какие шахматы?! О чем он?!" - Профессор зябко дернул плечом. Соседи по камере переглянулись. Ничего, отойдет...
Уважение к новоприбывшему резко возросло вечером, когда в вечерних новостях по телевизору (в камере имелся небольшой телевизор, арендованный сидельцами) показали, как доктор наук Левушкин-Александров выходит из Института биофизики, забросив руки за спину... Кто-то из городских тележурналистов успел-таки снять!
– Поздравляем, Алексей Александрович!
– воскликнул очкастый.
– Теперь просто так исчезнуть вы не можете.
Очевидно, как только подъехали арестовывать, Иван или Артем вызвали телевидение. А что, пускай народ знает. Все веселей.
15
Ночью часа в четыре выкрикнули его фамилию и повели, останавливая и снова жестами подгоняя, по тускло освещенным коридорам и ступеням. Гнев мучил сердце, в голове крутились огненные, как искры китайских шутих, мысли: "Вы ответите, идиоты!"
Но сказать эти слова оказалось некому - его поставили перед железной дверью без номера, отперли ее и втолкнули в бетонную крохотную комнату, как он позже узнает: бокс для ожидающих допроса. Ни окна, ни вентиляции, ни воды, ни коек или нар - голый пол да слабая лампочка над дверью. И, конечно, неизменная дырка со шторкой, за которой иногда посверкивает блестящий человеческий глаз. Плюнуть бы, да как-то негуманно. Но вот и шторка закрылась.
– Эй!
– Тишина.
– Вы, господа, гады!
– Опустился на пол. Вспомнилась острота Ежи Леца: "Я сошел в подвал, лег, и вдруг снизу постучали". Однако здесь никто ниоткуда не стучал.
Сколько времени Алексей Александрович просидел в душном боксе, он сам не мог определить. Карманные часы оставил на столе в лаборатории, вспомнил уже на выходе, а попросить, чтобы передали, не сообразил. Прошло, наверное, не меньше трех часов, пока в двери не загремел ключ и Алексея Александровича снова не повели по коридорам.