Полвека любви
Шрифт:
Стругацкий… Эта фамилия была нам знакома по рассказам в журнале «Знание — сила». Как раз недавно мы прочитали книгу братьев Стругацких «Страна багровых туч». Ну что ж, это большая удача, что наш «Меконг» попал в руки не просто старшего редактора, но старшего из братьев Стругацких.
Вскоре Аркадий Натанович прислал рецензию на «Экипаж „Меконга“», написанную Юрием Рюриковым. Рецензия на 17 страницах представляла собой в высшей степени обстоятельный разбор романа.
Начиналась она так: «Думаю, что книга в общем получилась. Читается она с интересом, написана живо, и интерес этот вызван отнюдь не внешними приманками. У него два основных возбудителя,
Тут я должен признаться, что мы с Лукодьяновым первоначально задумали именно приключенческую книгу. Ведь «Меконг» и начинается-то с фразы: «Приятно начать приключенческий роман с кораблекрушения…» Фантастическая проблема проницаемости служила если не «внешней приманкой», то главным сюжетным стержнем, на который нанизывались приключения героев — в наши дни и в XVIII веке. Увлеченные движением сюжета, мы не задумывались над такими вещами, как жанровая принадлежность. Словом, писали так, как писалось.
«По своему характеру, — писал Рюриков, — книга эта резко отличается от той научно-технической фантастики, которая господствовала у нас в первое послевоенное десятилетие и которая развивалась под знаком „теории предела“. Смелостью и интересностью своей проблематики, живостью повествования она примыкает к новому направлению нашей фантастики, которое прокладывают такие писатели, как Ефремов, Долгушин… а также новое поколение фантастов, вступающее в литературу в последние годы».
(Замечу в скобках, что в наши дни еще более внятную оценку роли и места «Меконга» дал столь же серьезный литературовед Всеволод Ревич в своей последней книге «Перекресток утопий», до выхода в свет которой он, увы, не дожил: «„Экипаж „Меконга““ был одной из тех книг, которые и создавали знаменитую фантастику 60-х. А то, что в ней не было больших философских обобщений, то не будем забывать, что книга изначально была рассчитана на подростковую аудиторию и в этом качестве может считаться одной из родоначальниц новой фантастики для детей».)
Большинство замечаний Рюрикова мы с Исаем приняли. Месяца два усиленно работали. В ноябре пришел из Детгиза договор, а вслед за ним Стругацкий прислал еще одну рецензию — Евгения Рысса. Она начиналась так: «Это хороший, интересный роман. Авторам не приходится экономить выдумку. Они щедры в материале, в сюжетных положениях, в характерах…» И далее: «В романе много событий, действие развивается стремительно, герои сталкиваются в напряженной борьбе, от романа трудно оторваться… Удалось самое важное: роман достоверен. Хотя события, происходящие в нем, поразительны — реальность обстановки и людей заставляет в них верить…» И далее: «Мне кажется, что вопроса издавать роман или не издавать — не существует. Ясно, что издавать. Ясно, что роман радостная находка в жанре научной фантастики, в котором за последние годы находки очень редки».
На последней странице рецензии была приписка Стругацкого: «Вот так-то, друзья. Ужасно рад за вас. Теперь работайте вовсю, с нетерпением (не только как редактор, но, гл. образом, как читатель) жду последнего окончательного варианта…»
А еще в письме Аркадий сообщил, что «Меконгом» заинтересовался журнал «Знание — сила».
В первой половине января я прилетел в Москву с переработанным романом. В Детгизе познакомился с Аркадием Стругацким. Мне он понравился с первого взгляда: рослый усатый очкарик поднялся из-за стола
Аркадий рассказал, как обстояло дело с нашей рукописью. Она долго лежала в шкафу, где томился, молча взывая к прочтению, самотек. Наконец она попала на стол заведующей редакцией Марии Михайловны Калакуцкой. Возможно, толщина двух папок, в которых пребывал «Меконг», ничего, кроме отвращения, у нее не вызвала. Мария Михайловна позвала Стругацкого: «Аркадий Натанович, посмотрите эту рукопись, полистайте и напишите авторам ответ». Можно было не спрашивать, какой ответ она имела в виду. Аркадий унес папки с «Меконгом» домой и вечером стал «смотреть и листать».
— Вскоре, — рассказал он мне, — я перестал листать, а вчитался. И, знаешь ли, увлекся. Почти всю ночь читал. А на следующий день говорю Калакуцкой, что эту книгу надо издать. Мадам удивилась: «Да вы что? Никому не известные авторы». Я повторил, что роман интересный, надо издать. Ну, она велела дать на рецензию серьезному рецензенту. И я позвонил Юре Рюрикову.
Из нашего письма от 14 февраля 1961 г.:
Прежде всего поздравляем Вас с запуском ракеты в сторону Венеры: знаем, что это грандиозное событие особенно близко Вашему научно-фантастическому сердцу.
Засим посылаем Вам набор тем для иллюстраций и кое-какие эскизики, которые, может быть, помогут художнику учесть наши образные представления. Если еще чего понадобится — напишите, и мы нарисуем…
Из письма А. Стругацкого
Получил ваше письмо с эскизами. Да, совсем забыл. Прочитал повесть до конца. Отлично, братцы, просто отлично. Редактировать не хочется и, скорее всего, почти не буду. Портить только. Если вас это утешит, могу сообщить вам: читал повесть мой брат и соавтор и тоже весьма хвалил…
Теперь оставалось только ждать выхода книги, запланированного на 1962 год.
Шестидесятые годы…
Знаменитая хрущевская «оттепель», омраченная травлей Пастернака и расстрелом в Новочеркасске. Но — тут и вынос Сталина из Мавзолея. И поразительное, невозможное в прежние годы появление «Одного дня Ивана Денисовича». И «За далью даль» Твардовского, и «Баллада о солдате» Чухрая. И первые песни Галича, Окуджавы, Высоцкого…
Под напором шестидесятых — времени шумного, странного, противоречивого, словно бы очнувшегося после долгой спячки — отступало великое оледенение сталинской эпохи. Шутка ли сказать — смена эпох.
Одной из характерных черт шестидесятых был всплеск интереса к фантастике.
В конце 50-х годов над унылым полем послевоенной советской фантастики, венцом которой представлялся электроуправляемый трактор, — вдруг разверзлись космические дали «Туманности Андромеды». Знаменитый роман Ивана Антоновича Ефремова был как бы взвившейся сигнальной ракетой. Смело можно сказать, что все мы, новое поколение писателей-фантастов, вступивших в литературу в 60-е годы, вышли из «Тантры» — ефремовского звездолета.