Полюс капитана Скотта
Шрифт:
Путь к складу оказался очень трудным, изнурительным, но все же третьего марта ассистент Уилсона Эпсли Черри-Гаррард и погонщик собак Дмитрий Гирёв уже установили палатку между двумя «метками бытия», рядом с самым большим промежуточным складом экспедиции.
Понятно, что лейтенант прибег к этому нарушению из самых благих намерений: чтобы группе Скотта не пришлось дожидаться спасателей, стоя лагерем у склада. Однако ни третьего, ни шестого марта группа «полюсников» у склада так и не появилась. Что с ней произошло: задерживается, сбилась с пути и прошла мимо склада или уже давно погибла — об этом Черри-Гаррард и Гирёв знать не могли, поскольку никакой связи ни с группой Скотта, ни с базой у них не было.
Сама вспомогательная
— Какого черта сидеть здесь без дела, профессор? — хотя Черри-Гаррард был всего лишь ассистентом Уилсона, погонщик собак предпочитал называть его «профессором». Тем более что фамилию его русский каюр запомнить так и не сумел. — Едем навстречу Скотту. Я человек такой: надо — так надо! Представляешь, как он обрадуется, увидев на горизонте нашу упряжку?! Что это вообще значит: встретить кого-то посреди Антарктиды!
— Но такой бросок не предусмотрен планом нашей экспедиции, — заметил педантичный англичанин. — Мы получили четкий приказ лейтенанта Аткинсона: дождаться группу Скотта на «Однотонном» складе. Никаких других указаний, насколько я помню, не последовало. Сам капитан тоже знает, что мы ждем его здесь.
— Да мало ли чего во всей этой истории не предусмотрено! — Дмитрий только что накормил собак замороженным тюленьим мясом и теперь наблюдал за тем, как Эпсли возится с секстантом, проводя какие-то наблюдения. — Может, группа капитана выбилась из сил или кто-то основательно обморозился, а тут — мы, как знамение небес!
— Понимаю, для капитана и его людей наше появление стало бы настоящим событием. Но ведь не исключено, что переход придется совершать вплоть до следующего склада, а это — порядка семидесяти двух миль.
— Если мы так будем раздумывать, то никогда не решимся. Завтра утром запрягаем собак — и на юг, в сторону полюса! Я человек такой: надо — так надо!
Возможно, каюру и удалось бы уговорить Черри-Гаррарда, но утром разразился буран. Ветер сбивал с ног, а снегопад выдался таким, что в двух шагах от себя уже ничего не было видно. Когда Дмитрий в очередной раз вышел из палатки, чтобы проведать собак, устроивших себе лежку между палаткой и санками, ни одна лайка из своего снежного укрытия не выбралась. «Если собаки так ведут себя, значит, пурга будет долгой, — сказал себе опытный каюр. — Не менее двух дней, поди…»
Однако прогноз его оказался неточным. Вот уже четвертые сутки они вынуждены проводить в палатке, выбираясь из нее только для того, чтобы покормить собак или справить естественную нужду. Уже в первый день они с Эпсли соорудили из снега и кусков льда довольно высокий подковообразный вал, прикрывающий и лежку, и палатку, и теперь чувствовали себя так, словно оказались в осажденном форте посреди заснеженной пустыни. Но именно этот вал, наподобие тех, какие они сооружали для защиты лошадей, создавал иллюзию защищенности и даже уюта, развеивать которую с каждым днем становилось все страшнее.
— Вы ведь русский, Дмитрий. Как вы оказались в английской экспедиции? — спросил обычно молчаливый Черри-Гаррард, когда пришло время второго завтрака. После рагу из пеммикана и тюленины они блаженствовали, мелкими глотками попивая горячий какао. — Нет, я знаю, что в Новую Зеландию вы прибыли благодаря англичанину Сесилу Мирзу, вместе с которым закупили на тихоокеанском побережье России три десятка ездовых собак. Но как вы познакомились с ним, почему этот ирландец избрал именно вас?
— А кого еще Мирз мог пригласить в такую экспедицию, как не лучшего каюра, известного на всем пространстве от Сахалина до Николаевска-на-Амуре? —
Худощавое, обожженное ледяными ветрами лицо этого двадцатитрехлетнего парня уже было покрыто такой сетью мелких морщин, словно ему было далеко за сорок. Он давно поражал Эпсли своей удивительной невосприимчивостью к морозу и тем, как непринужденно чувствовал себя в этом ледяном аду.
— Очевидно, вы очень рано овладели ремеслом каюра, если к двадцати годам уже стали лучшим из них?
— С самого детства и овладел. Мой отец был прекрасным «мастером по дереву», как он себя называл, то есть столяром, неплохо зарабатывал, поэтому мог себе позволить содержать в усадьбе двадцать сахалинских ездовых лаек. Год я числился в учениках у одного местного каюра, а затем и сам стал погонщиком собак. Кстати, за время работы сумел смастерить с десяток нарт, среди которых есть две пассажирских и одни гоночные.
— Вы даже принимали участие в гонках?! — оживился Эпсли. — И что, побеждали, получали призы?
— Ну, гонки были местные. На Сахалине это как традиция, праздник. Но дважды их устраивали по просьбе местных англичан. Что, тоже увлекаетесь собачьими упряжками?
— Нет, просто знаю о гонках по рассказам Джека Лондона. Но мы отвлеклись. Кто свел вас с Мирзом?
— Директор местного отделения Русско-Азиатского банка в Николаевске-на-Амуре господин Роджерс. Тоже, кстати, англичанин. К тому времени я уже несколько лет проработал на почтовом тракте, соединяющем Николаевск-на-Амуре с сахалинским постом Александровским. Однако перевозить по зимнику приходилось не только почту, но и мороженую рыбу, всевозможную мануфактуру, мороженое молоко, да и пассажиров тоже. Роджерс сам увлекался упряжками, знал толк в нартах и собаках. Несколько раз мне приходилось перевозить через Амурский пролив, который мы называем «Амурским лиманом», и самого банкира, и его служащих, тоже англичан.
— Так я правильно понимаю: это по настоянию банкира Роджерса устраивались спортивные гонки на нартах?
— По его, естественно. Благодаря нашим, тамошним, англичанам, язык английский подучил; у меня это вроде бы получается, на лету схватываю. К тому же Мирз неплохо владеет русским [57] , он и подучивал меня. К слову, знаете ли вы, что все сахалинские лайки куплены на деньги, собранные английскими школьниками? По условиям этих пожертвований, сами дети предлагали клички, которые должны быть у купленных на их деньги собак. Так и получилось, что у каждой из них — двойная кличка: английская, которую давал Мирз, и русская, на которую я ту или иную лайку переименовывал.
57
Существует мнение, что Сесил Мирз (1877–1937), лингвист, был, как уже говорилось, профессиональным английским разведчиком. Кроме русского он владел также некоторыми диалектами китайского, хинди, японским и несколькими другими языками; одно время служил в китайской армии, был участником Русско-японской, Англо-бурской и Первой мировой войн. Известен также как дальневосточный торговец мехом и путешественник, один из исследователей Тибета и Антарктиды. В частности, выяснилось, что на собачьих упряжках он изъездил почти всю Камчатку и доходил на нартах до мыса Челюскина.
— Вот как?! Любопытно. Я плохо осведомлен о том, как велась подготовка к экспедиции. Случилось так, что по конкурсу, проведенному капитаном Скоттом при отборе кандидатов в члены экспедиции, я не прошел. Меня попросту забраковали: дескать, молод, не закален, нет достаточного опыта работы в полярных условиях. Зачислен же я был буквально в последние дни перед отходом судна; и только благодаря тому, что пожертвовал на финансирование экспедиции тысячу фунтов, да еще благодаря протекции доктора Уилсона.