Полюс капитана Скотта
Шрифт:
После Скотта записки прочли Бауэрс и Отс. Доктор тоже потянулся за ними, однако прочесть так и не смог, обнаружив, что начинается жестокий приступ «снежной слепоты».
Последующие несколько дней капитан вел группу к цели, ясно осознавая, что с каждым днем шансов добраться до Старого Дома у них все меньше. Когда до очередного склада оставалась тридцать одна миля, продовольствия у них было на шесть суток, а керосина только на три. Капитан был уверен, что до следующего склада они кое-как доберутся, но что будет дальше, если и там горючего окажется в обрез? Как долго они могут продержаться без горячей пищи и
По строго заведенному порядку Бауэрс каждый день докладывал капитану о том, о чем тот и сам прекрасно знал: обувь, одежда и спальные мешки просыхать не успевают, поэтому ложиться приходится во влажном и во влажное. А по утрам полярники выходили на сорокаградусный мороз в промокших сапогах, в которых согреть ноги уже невозможно. Все трое полярных странников жаловались начальнику экспедиции на то, что они ужасно мерзнут и постоянно голодают. И поскольку самому Скотту жаловаться уже было некому, он всякий раз просил, уговаривал; наконец, требовал от них набраться мужества и терпеть, терпеть, во что бы то ни стало терпеть!..
Когда группа наконец достигла «Среднего барьерного» склада, оправдались самые худшие опасения капитана: горючего опять оказалось катастрофически мало. Как они с лейтенантом ни прикидывали, но до следующего склада, расположенного в семидесяти одной миле от их нынешней стоянки, его не хватало. Самое ужасное, что Скотт так и не мог понять, что происходит: то ли керосина недостаточно заливали, то ли его слишком расточительно расходовали те партии, которые закладывали этот склад и которые «подпитывались» из него, возвращаясь на базу?
Ужинали они в самом скверном настроении, но еще более скверным оно стало после того, как Отс попросил врача осмотреть его пальцы на ногах. Когда в палатке, в спальном мешке у примуса, Уилсон и капитан осмотрели их, то пришли в ужас. Пальцы оказались совершенно обмороженными, ротмистр их уже не ощущал, и стоило лишь удивляться, что до сих пор у него не началась гангрена.
Уилсону хватило мудрости поддержать и обнадежить своего товарища, но всем, в том числе и самому Отсу, уже было ясно: приближается день еще одной человеческой трагедии, избежать которой они не в силах. А тут еще температура ночью упала ниже сорока градусов, а наутро небо затянуло черными тучами, при которых видимость сводилась до минимальной. И поскольку ноги у всех были подмороженными, а мороз стоял невыносимый, то, как свидетельствовал потом в своем дневнике сам Скотт, им понадобилось до полутора часов, чтобы снять с себя спальные сапоги и надеть походные.
Выступив в восемь утра, полярники очень скоро потеряли санный след и вообще какие бы то ни было ориентиры, и продвигались почти наугад, разве что по компасу придерживались курса на северо-запад. Только под вечер они случайно набрели на след вспомогательной экспедиции, но в конечном итоге оказалось, что, несмотря на попутный ветер и тугой парус, прошли они всего лишь чуть больше пяти миль, то есть катастрофически мало.
На вечернем совете они вновь определили, что
В тот вечер они легли спать, довольствуясь на ужин только кружкой какао и двумя кубиками замороженного, чуть-чуть подогретого пеммикана. Скотт прекрасно понимал, что при таком рационе долго они не продержатся, причем раньше всех сдаст и без того до предела ослабевший Отс, которому нужна была жирная горячая пища, усиленное питание и полноценный ночной отдых. Однако ничего этого дать ему капитан не мог. А тут еще невозмутимый лейтенант Бауэрс доложил, что до ближайшего склада остается сорок две мили, преодолеть которые они смогут разве что в течение шести-семи суток, а керосина едва хватит на трое суток.
После ужина Уилсон осмотрел сначала капитана, затем лейтенанта и Отса. Перехватив его взгляд, начальник экспедиции выбрался из палатки, а врач последовал за ним.
— Ситуация катастрофическая, господин капитан, — без какого-либо вступления заявил Уилсон. — Левая нога Отса распухла так, что вскоре он вряд ли сможет надеть на нее сапог. Левая тоже начинает распухать. Все это предвестники гангрены, и, как вы понимаете, ампутировать ему ноги я не смогу. Вместе с доктором Аткинсоном мы, возможно, попытались бы как-то спасти ему жизнь, но…
— Все это понятно, доктор, — нервно отреагировал Скотт, отдавая себе отчет в том, что завтра такая же медицинская дилемма возникнет по отношению к нему.
— Я наложил ему на пальцы ватные тампоны с мазью. Будем надеяться, что это облегчит его страдания, а нам с вами жизнь.
— У вас, насколько я понимаю, ноги тоже обморожены.
— Не в такой степени, как у драгуна, тем не менее надо признать, что увы…
— Вы много возитесь с нами, но очень мало времени уделяете собственному здоровью.
— Профессия обязывает, сэр.
— Обо мне можете не говорить, я свое состояние знаю. Как дела у лейтенанта?
— Он молодец. Пока что ни одной травмы, ни одного обморожения. Правда, он предельно истощен, причем не только физически, но при этом проявляет исключительную выносливость и сдержанность.
— Нам в группу еще хотя бы одного такого, — мечтательно произнес Скотт.
— Очевидно, таких парней и следует отбирать для последующих экспедиций, сэр.
Скотт удивленно взглянул на доктора: уж не издевается ли?
— Для последующих экспедиций, говорите, док? — иронично отреагировал он. — Что ж, постараемся учесть ваши рекомендации.
Утром небо было благосклонно к этим полярным скитальцам, но едва они прошли первую милю, как пространство вокруг них мгновенно потемнело, и пошел снег. Поскольку видимость оказалась почти нулевой, они вскоре потеряли след и вынуждены были, время от времени, останавливаться и расходиться в разные стороны в попытке опять обнаружить старую колею. В это время Отс садился на сани и в полудреме ждал их возвращения. Он передвигался уже с таким трудом, что капитан разрешил ему в эти минуты отдыхать.