Помнишь ли ты...
Шрифт:
Кэлвин вспыхнул, а затем поспешно нацарапал то, что просил Коул, и с возмущенным возгласом отпихнул блокнот:
— Вот все, что я хочу от тебя, в письменном виде. Коул хотел бы уехать немедленно, но не знал, готовы ли пилоты, и, кроме того, он никак не мог поверить, что Кэл и вправду предаст его, осуществив угрозу. Память Коула услужливо подсовывала ему десятки примеров болезненного упрямства Кэла, которые подтверждали — он действительно способен на непоправимый поступок. Но сердце Коула мириться с этим отказывалось.
Они ели в тревожном молчании и быстро расправились
Несмотря на письменное соглашение с Кэлом, Коула ничуть не прельщала мысль удовлетворить нелепые требования своего дяди — даже для того, чтобы обрести полный и постоянный контроль над своей корпорацией. В этот момент он понятия не имел, что теперь делать. В нем еще кипел гнев, а в голове крутились всевозможные решения проблемы — от гражданского судебного иска и заявлений о невменяемости Кэла до поспешного нежеланного брака с незнакомой женщиной. Все эти предположения были отвратительны своей крайностью, не говоря уже о нелепых и мучительных последствиях.
Дядя, сидя напротив, взглянул на Коула поверх страниц «Хьюстон кроникл»— выражение его лица было задумчивым и умиротворенным, словно спор разрешился к общему удовлетворению.
— Насколько мне известно, множество молодых женщин в наши дни предпочитают не иметь детей. Им больше по вкусу заботиться о себе и делать карьеру. Будь осторожен, не нарвись на такую.
Коул намеренно проигнорировал этот совет, продолжая писать.
— И смотри не свяжись с какой-нибудь охотницей за состоянием, которая польстится на твои деньги. Коул уже не мог сдерживаться:
— Как, черт побери, я выясню истинные намерения женщины за полгода?
— А я считал, что у тебя уже богатый опыт. Разве пару лет назад некая принцесса не таскалась за тобой через всю Европу?
Коул уставился на него в ледяном молчании, и Кэлвин наконец пожал плечами:
— Незачем знать женщину вдоль и поперек, чтобы увериться, что она выходит замуж за тебя, а не за твои деньги.
— Вот как? — умышленно оскорбительным тоном переспросил Коул. — Ты ведь у нас знаешь толк в женщинах и брачных узах — посоветуй, каким образом я должен разузнать намерения будущей жены?
— На твоем месте я бы нашел женщину, которая сама достаточно богата. — Сообщив это, дядя поднял брови и застыл, словно ожидая от Коула аплодисментов. Коул вновь углубился в записи.
Последующие четверть часа тишину в комнате нарушал только «едкий шелест переворачиваемых газетных страниц, а затем он снова заговорил — о предмете, который Коулу сейчас хотелось обсуждать меньше всего. Загораживаясь газетой, как щитом, дядя невзначай заметил:
— Вот здесь, в колонке сообщений говорится, что в субботу вечером ты посетишь бал Белой Орхидеи —» самое блестящее из светских событий Хьюстона «. На таком балу вряд ли можно встретить ту, которая охотится за состоянием. Почему бы тебе там не осмотреться, найти женщину, которая тебе нравится, и привезти ее сюда — чтобы и я мог взглянуть на нее, а потом, — лукаво добавил он, — и на брачный контракт.
Коул не ответил, и немного погодя Кэлвин зевнул.
— Пожалуй, я дочитаю газету в постели, — заявил он поднимаясь. — Уже десять часов. Ты собираешься работать допоздна?
Коул изучал письменное обязательство, составленное Джоном Недерли по его требованию.
— Последние четырнадцать лет я каждый день работаю допоздна, — резко ответил он. — Именно поэтому вы с Тревисом разбогатели.
Минуту Кэл растерянно смотрел на Коула, но сказать ему было нечего, и он медленно вышел из комнаты.
Глава 16
Коул не поднимал головы — до тех пор, пока не услышал, как закрылась дверь спальни Кэла, а затем швырнул свои бумаги, которые читал, на журнальный столик, и резкий хруст запястья стал красноречивым свидетельством его отвратительного настроения.
Листы бумаги приземлились поверх» Инкуайрера»— прямо рядом с фотографией женщины, брошенной женихом.
Со снимка смотрела Диана Фостер!
Коул подался вперед, схватил газету и прочел небольшую заметку с мрачным сочувствием к жертве, а потом отбросил газету на прежнее место и мысленно вернулся к Кэлвину.
Коул угрюмо перебирал варианты, когда его внимание привлек какой-то шорох, и он увидел, что на пороге, смущенно улыбаясь, стоит Летти с кружкой в руке.
Сколько Коул себя помнил, когда бы он ни поссорился с дядей, тотчас появлялась неумелая кухарка Летти Джирандес и предлагала Коулу что-нибудь съесть и выпить — жест утешения со стороны добродушной женщины, знавшей пределы своих кулинарных способностей. В свои пятьдесят лет кухарка была простовата на вид, ее круглое лицо выражало внутреннее спокойствие, а глуховатая речь с испанским акцентом окружала ее аурой неподдельной доброты. Коул смягчился, когда Летти поставила на кофейный столик дымящуюся кружку.
— Горячий шоколад? — догадался Коул. Рецепты Летти от дурного настроения были неизменными: горячий шоколад вечером и лимонад днем. И торт. Шоколадный торт. — А где мой торт? — пошутил Коул, потянувшись за кружкой и зная, что ему придется выпить все до последней капли, чтобы не обидеть Летти. Горячий шоколад был традицией, а с тех пор, как Коул стал ценить маленькие семейные обычаи, к некоторым из них он питал настоящее благоговение.
Домашний уют и тепло он получал главным образом здесь, от брата своего дедушки и его экономки. Летти повернулась и направилась на кухню.
— Со вчерашнего дня у меня остался кусок шоколадного торта. Я купила его в магазине.
Последняя фраза свидетельствовала о хорошем качестве торта, но Коул еще не успел проголодаться.
— Раз пекла не ты, значит, не стоит и пробовать, — заключил он, и Летти просияла от этого комплимента, а затем вновь попыталась вернуться в кухню. — Побудь здесь, поговори со мной, — попросил Коул.
Летти робко присела на краешек кресла, которое прежде занимал дядя Коула.
— Напрасно ты спорил с дядей, — наконец произнесла она.