Помолвка виконта
Шрифт:
— Конечно нет. Я не хочу вмешиваться, просто не верю, что она счастлива, хотя они несколько раз встречались вечерами. Интересно, что, если я попрошу леди Фрешфорд разрешить Пру пригласить Бейтса в холл для прислуги? Не исключено, что это поможет. Какова ваша политика в отношении слуг?
— Господи, у меня ее нет! Я предоставляю это моему дворецкому.
— Но возможно, Бейтс не хотел бы обращаться к нему за разрешением привести подругу — в конце концов, он не домашний, а дворовый слуга и не подчиняется дворецкому.
— Не представляю себе, чтобы любовной жизни Бейтса
— Но вас это не заботит?
— Заботит. — Эдам сильнее сжал ее руку, и Десима вздрогнула. Что, если кто-нибудь пройдет мимо и заметит это? — Меня очень заботит счастье Бейтса, но я сомневаюсь, что вмешательство облегчит его положение. Вы хотели бы, чтобы Пру вмешивалась в вашу любовную жизнь?
Какую любовную жизнь? Десима проглотила эти слова, прежде чем они слетели с ее губ, и сердито посмотрела на Эдама:
— Сейчас же отпустите мою руку, милорд. И я вовсе не хочу вмешиваться — вы принимаете меня за какую-то назойливую сваху. Я просто хочу удалить с их пути возможные препятствия, если мне это под силу. Разве вы не испытываете те же чувства к вашим друзьям?
— Мои друзья вполне способны сами улаживать свои дела, Десима. — Серебристые глаза Эдама задержались на ее губах, заставив сердце болезненно заколотиться. — Я бы не приветствовал их вмешательство в мои дела.
— Несомненно, ваши дела в полном порядке, милорд. — Десима намеренно подчеркнула слово «дела». — И я думаю, очень немногое удерживает вас от того, чтобы делать то, что вы хотите и когда хотите, — в отличие от ваших слуг. — Она поднялась и вырвала руку из его пальцев. — Уверена, ваша невеста будет рада узнать, что вы смогли прийти сюда.
— Я хочу, чтобы вы прекратили называть меня «милорд», — пожаловался Эдам, тоже поднявшись и следуя за ней. — И, Десима, — добавил он вполголоса, — если вы не замедлите шаг, мне придется говорить громче, а вам это вряд ли понравится. — Она остановилась и сердито уставилась на него.
— Я в очень дурном настроении, если хотите знать. И вы, милорд, не помогаете его улучшить.
— Приступ мигрени? — Он умудрился выглядеть таким серьезным, что Десима рассмеялась.
— Боюсь, что нет, иначе я пошла бы в кондитерскую и купила целительный пакет сладостей, как рекомендовала ваша старая няня. — Десима взяла Эдама под руку и двинулась по длинной комнате. — Должна вам сказать, что мое дурное настроение имеет ряд весьма реальных причин.
— Расскажите мне о них. — Десима почувствовала, как он прижимает к себе ее руку. Ей казалось, будто она ощущает под костяшками пальцев биение его сердца, и ее сердце забилось в ответ. О, в эту минуту Десима хорошо понимала, что сердиться на Генри за то, что он не смог отказаться от возможности побыть с Оливией, было бы чистым лицемерием — она была ничем не лучше его.
— Я беспокоюсь о Пру и Бейтсе. Ген… мой друг несчастлив, и я не в состоянии ему помочь, а в довершение
— Чудесно! Нет, я не имею в виду неприятности Пру и вашего друга, но меня интригует встреча с легендарным Чарлтоном. Уверен, что вы его оклеветали и он окажется грозным субъектом, чьего гнева я должен страшиться, если он когда-нибудь узнает об истории нашего знакомства.
— Вы получите по заслугам, если я брошусь ему на грудь и расскажу ему об этом.
— Все?
— Да, я думала, что мы должны об этом забыть. — Десима старалась не выдавать своего волнения. Было чудовищно несправедливо, что правила приличия предписывали ей обмениваться лишь поверхностными замечаниями и шутками с человеком, с которым она так недавно могла говорить обо всем.
— Возможно, мы договорились не упоминать об этом, и я приношу свои извинения за нарушение договора, но я, безусловно, не обещал об этом забыть, Десима. — Его голос соблазнительно сладко звучал для нее.
— Я предлагаю вам сделать это, — резко заявила она вполголоса, когда они приблизились к остальным. — Смотрите, Оливия, кто оказался здесь. Генри, покажи мне твои любимые картины.
Десима отвела его в сторону, продолжая говорить о пустяках, пока они не очутились вне пределов слышимости.
— Почему ты дрожишь? — осведомился Генри, когда они остановились перед большим полотном с изображением Большого канала в Венеции. — Уэстон чем-то расстроил тебя?
— Да… нет… не знаю! Я беспокоюсь, что он мог догадаться о происходящем между тобой и Оливией и догадается, какие чувства я испытываю к нему. Я очень хочу быть с ним, но, когда это происходит, перестаю владеть собой.
Эдам наблюдал за Десимой, слушая возбужденный рассказ Оливии о том, как она наслаждалась выставкой.
— Сэр Генри все рассказал мне о Вене, Париже и Риме. Он много путешествовал и так ярко все описал, что я почти смогла представить себя там. — Эдам не припоминал, чтобы она говорила с ним так раскованно после их помолвки. — Жару, запахи, романтику… — Оливия вздохнула, отчего светлые локоны на ее висках очаровательно затрепетали. — Я бы так хотела сама все это увидеть.
Эдаму было жаль разочаровывать Оливию, но в его планы сейчас не входило сочувствовать ей — ему нужно было слишком многое обдумать с тех пор, как он выслушивал ее жалобы на приеме в Лонгминстере.
— В самом деле? Не хочу огорчать вас, Оливия, но я питаю стойкое отвращение к путешествиям за границу.
— О! — Ее нижняя губа трогательно задрожала. Любой мужчина, не лишенный чувствительности, постарался бы утешить девушку, но Эдам уже прошел по этому пути. — Но возможно, вы любите путешествовать по Британским островам, — рискнула Оливия. — Может быть, в Шотландии? Обожаю романы сэра Вальтера.
— Скотта? Не разделяю ваш вкус. Надеюсь, Оливия, вы не слишком увлекаетесь чтением романов. Что касается Шотландии, то я мог бы с таким же успехом сидеть неделю под фонтаном — это сделало бы меня таким же мокрым, замерзшим и жалким, но без неудобств путешествия.