Помор
Шрифт:
— С-суки! — прошипел помор, поддевая пулю.
Вот она, показалась… Потянув двумя пальцами, Фёдор вытащил её и отшвырнул. Часто дыша, откупорил бутылочку виски, задержал дыхание… Огненная струйка окатила рану, размывая кровь, и боль полоснула по нервам, бросая в жар.
— Суки какие, а? — выдохнул Фёдор, жмурясь. — Попадись вы мне…
— Попадутся, — слабым голосом пообещал Исаев.
Умыв руки чистым бурбоном, Чуга взял в руки иглу с ниткой.
— Жопы бы им зашить, на хрен, — злобно сказал он, — и гороху скормить, штобы пучило!
Вздохнув, помор принялся накладывать шов. Наложил, унял дрожь
Осилив слабость, переоделся и переобулся. Стало получше.
— Кажись, Ларедо! — привстал Семён, оборачиваясь к лесу.
— А Текс?
— Идёт прежде.
Достав оба револьвера, Чуга тщательно вытёр каждый, не забыв пропустить платочек через пустые каморы и капнуть масла на механизмы. И выдохся.
— Постельный режим… — пробормотал он, бредя к фургону. — Вот тебе и весь сказ…
Глава 15
СТАМПИДА
День прошёл спокойно, горизонты были чисты. Фёдор с Медденом отлёживались, Ларедо пропадал до вечера, а когда вернулся, то приволок с собою тушку молодого оленя, совсем ещё телёнка.
— Лучше лекарства не придумать, чем бульон из свеженины, — сообщил он, — особливо после ранений. Кровь сама прибавляется в жилах!
А с утра пришлось-таки устраивать похороны — негоже было держать мертвых бандитов рядом с домом, уж больно смердели. Да и не по-христиански как-то…
Трупы сволокли в промоину и предали земле — обрушили на них рыхлый песчаный склон. Аминь.
Часа в три пополудни за холмами поднялась туча пыли — подходило стадо. Как ни худо было Чуге, но он таки возрадовался да возгордился — его ковбои гнали его коров.
Понять чувства Фёдора мог только бедняк, сам приложивший силы к тому, чтобы вырваться из нищеты, и вот, на каком-то этапе своих трудов, заметивший, что уже не беден, что первый шаг к состоятельности сделан, и теперь вся задача лишь в приумножении скромного капитала. Стало быть, верным оказался избранный путь, и все усилия, все утраты — не зря!
Фёдор с Семёном отправились навстречу бакерам и помогли загнать коров на верхнее пастбище — то самое, что схоронилось за Бутылочным Горлышком.
— Почтение, мосье Чуга! — провопил Фима, серый от пыли. — Пятьсот с лишним голов, герефордская порода!
— Почём брал? По червонцу?
— Это больно! Гомес уступил по пятёрке за голову! Упитанные однолетки, всё как положено.
— Сойдёт для начала.
Лишь теперь он заметил, что у Захара рука висела на перевязи. А тут и чей-то фургон подкатил.
— Только не говори, — сказал Фёдор Гирину, — что это тебя бурёнка забодала.
— Не буду, — хмыкнул Захар. — Сцепились с вакеро Суноля. Подстрелили парочку особо упёртых и разъехались.
— Натурально, — кивнул Иван.
— А это кто? — кивнул Чуга на подъезжавший фургон.
Гирин закряхтел смущённо.
— Да вот, понимаешь, сложности у людей… — забубнил он. — У дона Гомеса дом спалили и сына старшого ранили, вот мы их и зазвали к нам — пущай отсидятся хоть…
— Ну и правильно, — сказал Фёдор.
Пожилой мексиканец, одетый не без лоска, с редкой проседью в чёрных волосах, с лицом смуглым и чеканным, словно рубленным из дерева, тяжело спрыгнул с козел. Шляпою сбив с себя пыль, приблизился к Чуге.
— Буэнас диас, сеньор! Не приютите ли погорельцев? — спросил он, криво усмехаясь. — По-соседски?
— Об чём разговор! — Федор крепко пожал сухую и сильную руку дона. — Располагайтесь, конечно. Гонт вас прижал?
— Суноль, паскуда!
— Один чёрт…
Поклонившись сеньоре Гомес, опиравшейся на руку бледного юноши с перевязанной головой, Чуга отошёл к своим.
— Короче, так, — сказал он. — Гонт затеял всю эту музыку, вот пусть и попляшет теперь…
— Имею задать парочку вопросов, — поднял руку Беньковский, поглядывая на Сёму, принявшего очень важный вид. — Гонт таки сделал скандал?
Исаев самодовольно улыбнулся.
— Или вы думаете, шо вы не опоздали? — сказал он. — Так я вам скажу, шо таки да. Мы немножечко разлили твоё озеро…
Фима показал Сеньке кулак и раздельно проговорил:
— Я шо, тихо спрашиваю? Или ты говоришь мине, шо тут случилось, или я гэпну [139] тебе у морду со всей моей любовью!
139
Гэпнуть — ударить с размаха (укр.).
— Предлагаю — ша! — резко сказал Фёдор. Поведав «скотоводам» о здешних приключениях, он продолжил: — Я слыхал, как большие ранчи прирастают мелкими без зазрения совести, а теперь и сам вижу. Дон Гомес! А не собраться ли нам всем здесь? По-соседски? За Ла-Рокой мы нашли старую асиенду, там легко укрыться и держать оборону. Иначе, боюсь, Гонт с Сунолем передавят нас по одному.
Хоакин серьёзно кивнул.
— Поддерживаю, сеньор, — сказал он. — Если женщины и дети будут в безопасности, это развяжет нам руки…
— …И мы дадим бой.
— Си, сеньор!
— Тогда по коням!
Вместе с Чугой и Гомесом выехали Иван Гирин и Сёма Исаев.
Вторые сутки подряд Фёдора мучила тревога — как бы Гонт не записал в «малые сии» и ранчу Костромитиновых…
Не верилось Чуге в джентльменство миллионщика — однажды поднявший руку на женщину посмеет снова. Особенно ежели некому будет дать сдачи. Но сразу примчаться Наталье на помощь у Фёдора не получилось…
…Отряд мигом одолел несколько вёрст до ближайшего хутора, где проживала семья креолов [140] Кусковых, — от их крепкой избы-пятистенка, основательного коровника, добротной конюшни, «журавля» у колодца так и веяло Русью. Да и сами Кусковы, Терентий Семёныч с Глафирой Васильевной, выглядели скорее татарами из Казани, чем индейцами уалла-уалла. А уж сыновья их и вовсе богатырями вымахали — огромные, мордастые да скуластые, кровь с молоком. Причём встречать незваных гостей вышли все разом — и у каждого в руках была или винтовка, или «кольт». Узнав Гомеса, Кусковы заулыбались и опустили оружие.
140
Русские называли креолами детей от русского отца и туземной женщины.