Помор
Шрифт:
Не обрыв это был, а плотина! Невесть когда, деревья, подхваченные ручьём, заклинило между скал, потом образовавшийся затор укрепился илом, глиной, песком, застыл до поры. И вот древесина сгнила. Оказалось, что достаточно одной пули, дабы оборвать последний волосок, — и плотины не стало.
— Тикаем!
Из последних сил Фёдор рванулся к тропке, приволакивая раненую ногу, хватаясь за мозолистую пятерню Исаева, бочком-бочком взбираясь по карнизу, а перед глазами оплывала глина, расщепленные стволы опрокидывались в грязевой лаве, и вот хлынула вода.
Мгновенно заполнив собою весь каньон, поднимая грязную пену сажени на три, озеро ринулось на свободу, с тяжёлым грохотаньем истекая со своего ложа, смывая людей, лошадей, камни…
Чуга распластался по скале, нахлынувшая мутная вода накрыла его по грудь.
— Держись!
— Да держусь я…
Прижимаясь к камню изо всех сил, Фёдор глядел, как беснуется уходящее озеро, как кружит и хлещет обезумевшая влага, не умещаясь в узости, как мутные волны вспухают громадными буграми, вертя брёвна, как спички.
Скала, к которой прилепился помор, дрожала, но не так уж велико было озеро — вода стала спадать. Вот коричневые пенные разводы кружат у пояса, вот — у колена, вот — едва покрывают дно Каньона-дель-Корво.
Всё, вода ушла. От обрыва не осталось ничего, даже дно бывшего озера сверкало мытой галькой — поток смыл все наносы.
Напрягавшийся до ломоты, Чуга едва не упал и поспешил спуститься, переставляя дрожащие ноги.
— Кровь утекла не вся, чуток осталось! — болтал Исаев.
Разорвав рубаху на полосы, он наспех перебинтовал Фёдору руку, ногу, бочину. Раны не выглядели опасными, но больно, чёрт…
— Потерпишь… — прохрипел Чуга, сам себя уговаривая.
Семён подхватил помора, уложив его руку себе на шею, да и пошагал, оглядываясь, к бывшему озеру. Если гонтовцы поджидают их за устьем, то встретят явно не цветами, думал Фёдор. А боец из него пока никакой. Одним махом семерых побивахом — это только в сказке бывает, по жизни семеро одного забивают до смерти…
— Передохнём!
Прислонившись к скале, чтобы не шататься и не напрягать раненую ногу, помор тщательно прочистил револьвер и зарядил его.
— Я сам, Сёма.
— Я шо-то плохо не понял!
— Я сам, сказал!
— Ша, хозяин, я без второго слова всё понимаю…
Держа оружие в левой руке, Чуга поковылял по грязным, мокрым камням — ещё недавно они были ложем озера.
Пара утёсов впереди, по правую руку, зажимала проход, через который «конестога» протиснуться могла, хоть кое-где и чиркнув бортами о камень. Потом дорога сделалась пошире. Постепенно поднимаясь, она вывела Чугу с Исаевым в небольшую укромную долинку. Справа высилась Ла-Рока, громадная красная меза, как мексиканцы прозывали Столовые горы, а у её подножия покоились руины старинной испанской асиенды. Стены, увенчанные гордыми альменас, [136] замыкали прямоугольный двор-патио, вымощенный каменными плитами. Фёдору он хорошо был виден, поскольку от тяжёлых ворот главного входа остались одни ржавые петли, а часть стены обрушилась, пропуская взгляд внутрь — к галереям, сводчатым потолкам комнат, к плоской крыше-асотее, куда вела каменная лестница.
136
Зубцами. На такое «архитектурное излишество» в Новой Испании могли претендовать только выходцы из знатных родов.
— Шоб я так жил, как я хочу… — впечатлился Исаев.
Чуга проковылял к останкам ворот. Среди трухи валялась зазеленевшая бронзовая пластина с начертанным гербом, едва различимым под слоем патины, и грубо отчеканенными буквами.
— Ла асиенда «Каса де Ла-Рока», — разобрал Чуга.
— От то жили люди! — сказал Семён.
— Да уж…
— И никто таки не сунется, — Исаев ткнул пальцем на узкий проход между скал, — поставь туточки пацана с волыной и считай тамочки покойников!
— Глянем?
— А то!
Сбоку от асиенды располагалось низкое приземистое здание с проваленной крышей, сложенное из тёсаного камня, а с другой стороны стояла часовенка с массивным крестом.
Фёдор прошкандыбал в патио и осмотрелся. На него повеяло давно минувшей жизнью. Кто здесь обосновался? Кто тесал глыбы и складывал их в стены? Давно это было. Лет триста назад. Может так быть, что уже и не осталось ничего от прошлых-то хозяев. Хотя кто его знает? Разве проведаешь о чем-либо путном, бросив мимолётный взгляд?
Чуга вздохнул. Эти шершавые колонны, удерживавшие галерею второго этажа… Эта сикомора, взломавшая плиты двора и раскинувшая ветви над половиной патио… Эта торжественная тишина… Поневоле ощутишь тоску забвения.
Фёдор осторожно присел на тёплый камень и привалился спиной к стене. Господи, как он устал… Дорожка близкая, а измотала…
Как там Ларедо с Медденом, интересно? Хотя чего им — от бани напрямки к лесу, и всего делов. Вот как бы Гириным с Фимкой не напороться на глупых приятелей Реда Парнелла…
— Ох ты господи… — прокряхтел Чуга, вставая.
Тут он заметил в тени галереи ржавый мушкет и сошку с двурогой вилкой, на которую при стрельбе опиралось это увесистое — с полпуда — ружьецо. А неподалёку, в углу, щерился человеческий череп в забавном испанском шлеме. Грудину скелета покрывала стальная кираса — чёрная, блестящая, без единого пятнышка ржавчины. Видать, не уберегли латы мушкетёра…
Пыхтя, Фёдор поднял сошку и опёрся на неё, как на костыль. Крепкая вроде.
— Хозяин, зайдите в помещение, — окликнул его Исаев из часовни, — посмотрите глазами!
Подволакивая ногу, Чуга прошествовал в крипту. Часовенка была совершенно пуста, только на одной из стен висело бронзовое распятие.
— Гляньте!
Задрав голову вверх, помор увидал над собою провисший потолок и аккуратное отверстие в нём.
— Лестницу бы сюда…
Покинув «помещение», Фёдор обошёл часовню кругом и довольно кивнул — старинная постройка примыкала к подножию мезы, и тут время стало сообщником для искателей чудес и диковин. Полуобвалившаяся стена словно манила взойти по вывалу грубо обтёсанных глыб.