Помор
Шрифт:
Но Фёдор Чуга не подхватил всеобщее поветрие — его мулы повлекли «конестогу» мимо и дальше, к Форт-Россу.
Следом двигался фургон семьи Турениных — князь обвенчался с Марион в Сакраменто. И насколько же приятней было править лошадьми, когда под боком любимая женщина!
Помор покосился на Ларедо, сидевшего рядом с ним на облучке, и вздохнул.
— Вот тебе и весь сказ… — проворчал он.
— Чего? — не понял Шейн.
— Ничего, — буркнул Чуга. — Езжай давай…
Глава 13
РУССКАЯ АМЕРИКА
Дорога пролегала по сказочно красивому лесу, виляла по горному серпантину, тянулась вдоль реки Славянки с поросшими вереском обрывистыми берегами.
Фёдор пересел на чалого и ехал впереди тряских фургонов. По правую руку шагал Князев гнедок.
— Места-то какие… — шумно вздохнул Чуга. — Как же это можно было, от таких-то краёв отступиться? Эх, не везёт нам с царями! Иоанн Васильевич земли
Туренин хмуро покивал головой.
— Мой отец помер на Аляске, — проговорил он. — Селение там есть такое, Уналашка называется. Уналашка, Новоархангельск, Кынговей, Павловская гавань, Николаевский редут, Нулато, Новороссийск, [121] Якутат… Это всё мы на Аляске понастроили! Да что Аляска, когда три наших крепости на Сандвичевых островах воздвигнуты были! И где это всё? Не нужно императорам, чтобы Россия прирастала Америкой, им и без того живётся не худо… — Помолчав, князь продолжил глуховатым голосом: — Отец мой со всеми на Сенатской площади стоял. Это были молодые офицеры, прогнавшие Наполеона — и вкусившие европейских свобод. Их возмущало тупое самодержавие и унижение крепостных, они хотели провозгласить Российскую Федерацию из тринадцати держав и двух областей, да чтобы правили государством Народное вече и Державная дума. [122] Даже столицу перенести хотели в Нижний Новгород, славный тягою к вольности, а императора сослать сюда, в Форт-Росс… [123] — Павел вздохнул и добавил с горечью: — Ничего, однако, из задуманного не свершилось, не взошла «звезда пленительного счастья»! Отец угодил на каторгу, потом его, больного, отправили на поселение в Уналашку. Помню, забрели мы с ним однажды в лес, вышли к реке, а там здоровущие медведи лососей ловят. Отец, хоть и не стар был, а уже седой весь и выправку гвардейскую растерял по рудникам, горбился всё… Постоял он, посмотрел на зверюг и говорит: «У меня была мечта — простереть свет Отечества нашего до Калифорнии и Сандвичевых островов. [124] Быть бы здесь четырнадцатой державе нашей, Американской, да не выйдет уже ничего…» День прошёл, и отец скончался. А я поклялся тогда, что ноги моей не будет на земле предков.
121
Новороссийск (или Славороссия) — крепость на юге Аляски, у залива Якутат.
122
Из проектов конституции декабристов Н. Муравьёва и П. Пестеля.
123
Это предложение выдвинул К. Рылеев.
124
К началу XIX века Россия владела не только Аляской. Её колонии возникли в Калифорнии, тогда ещё испанской, и на Гавайских островах. К сожалению, политика самодержавия не позволила этим анклавам расширить границы, чтобы слиться в единую Русскую Америку.
— Понимаю… — проворчал Чуга.
Они проехали ещё с полверсты и оказались на перепутье. Навстречу катила коляска-бакборд, [125] запряжённая сивой кобылой в яблоках. На козлах сидел представительный мужчина в годах, одетый в чёрный суконный костюм. Того же цвета ковбойская шляпа бросала тень на его брыластые щёки.
— Мистер, — обратился к нему Туренин, — не подскажете ли, куда ведёт эта дорога?
Мужчина осадил кобылу и кончиком кнута приподнял шляпу, открывая благообразное лицо с широковатым носом и бледно-голубыми глазами.
125
Бакборд — лёгкая четырёхколесная повозка, кузов которой опирается на оси через длинные упругие доски (вместо рессор); на платформе имеется сиденье для кучера и низкие борта из металлических прутьев, к которым привязывают груз; на бакбордах ездили ранчеро, сельские почтальоны, врачи, торговцы и т. п.
— Налево поедете, — указал он кнутом, — попадёте в Севастополь…
— В Севастополь?! — воскликнул князь.
— Представьте себе! Однажды там случилась грандиозная драка, дня три по всем салунам шёл мордобой и перестрелки. Вот и назвали то место Севастополем — есть такой город у русских, они там дали жизни англичанам с лягушатниками! А если прямо поедете, то к Форт-Россу выедете.
— Вот нам туда и надо!
— Дядя Джубал! — прозвенел радостный голос миссис Турениной.
— Марион?! — охнул мужчина на бакборде, роняя кнут от волнения. — Это ты?
— Я, я!
Подхватив свои юбки, племянница живенько добежала до дяди.
— Девочка моя! — растрогался Джубал, закалачивая руки вокруг Марион. — Радость-то какая!
— А это мой муж, — продолжала звенеть женщина, — Павел Туренин, русский князь! А это друзья!
Его сиятельство и «свита» поклонились.
— Миста-ар Купер! — засверкал улыбкой Зебони.
— Привет, Зеб. И ты здесь?
— Мы все вместе сюда добирались, — болтала Марион, — от самого Абилина!
— Рад, рад, очень рад! — повторял дядя, пожимая протянутые руки. — Джубал Купер, очень приятно! Ну тогда я поворачиваю оглобли. Едем ко мне, Марион, пусть и тётя твоя порадуется! Тебя я не отпущу, садись рядом… Павел, вы не против?
— Я — за! — рассмеялся князь.
— Тогда езжайте следом!
Фёдор помахал отъезжающим рукой и влез на козлы.
— И шо вы себе думаете? — философически проговорил Фима. — Люди таки имеют счастье…
Форт-Росс открылся с пологого холма. Сосны на опушке расступились, будто пропуская дорогу, и вот она, «Русская крепость»! [126]
Форт занимал небольшое безлесое плато у самого синего моря. Бревенчатые стены и частоколы, квадратные и восьмигранные башни-блокгаузы, укрытые остроконечными шатрами, большие дома под высокими тесовыми крышами, приземистые казармы, ветряная мельница, церковь о двух куполах — глазом ухватывалось всё разом, и лишь потом разбирались подробности, угадывалось движение. По глади залива скользили байдары, [127] направляясь к Фараллонам — Фараллонским островам. На пастбище за стенами форта паслись лошади. Пара грузовых фургонов с сеном медленно катилась по дороге — лошади еле плелись. А над конторой начальника крепости полоскался звёздно-полосатый флаг…
126
Так переводится «Форт-Росс». Ныне в Форт-Россе практически не осталось зданий того времени — землетрясение и пожар сделали своё дело. Реконструкцию американцы сделали на свой манер, весьма далёкий от русских обычаев.
127
Лёгкие промысловые суда. Русские байдары достигали десяти шагов в длину, поднимая 200 пудов груза и девятерых промысловиков.
— Это красиво, — сказал Семён, — это имеет вид.
Чуга насупился и подбодрил чалого: шевелись, коняка ретивая!
В это самое время послышался топот копыт. Фёдор резко обернулся. Обгоняя его «конестоги», скакали мексиканцы-вакеро. Усачи и бородачи, они щеголяли в цветастых серапе [128] и сомбреро, в замшевых с бисером курточках, в бархатных штанах, расклешённых книзу и разрезанных так, что открывали сапоги ручной работы с тиснением. У всех через плечо навешаны патронташи, сёдла блестят серебряными заклёпками, на шпорах сверкают зубчатые колёсики величиной с песо и даже позвякивают колокольчики… Классика!
128
Серапе — ярко раскрашенное шерстяное одеяло, используемое в качестве накидки.
Предводитель вакеро, густо обволошенный верзила в давно не стиранном пончо, придержал коня и рявкнул зычным голосом:
— Кто такие?
Его грозный вид должен был, по идее, вогнать в дрожь Фёдора со товарищи, да вот только не вогнал.
— Чего надо? — резко спросил помор.
— Это ты мне?! — вылупил глаза обволошенный.
— А что, тут ещё кто-то есть? — хладнокровно заметил Чуга.
— Vete tomar por culo, cabron de los cojones! [129] — выразился вакеро.
129
Грубое испанское ругательство.
Он сорвал с плеча винтовку и замер — на него холодно глядело дуло «смит-вессона».
— Начинай, — мягко сказал Чуга, — а я закончу.
Молодой стрелок, гневно сверкавший глазами рядом с лохматым грубияном, прокричал, срываясь на фальцет:
— Ты говоришь с доном Антонио Сунолем, [130] грязный гринго! Он служит у самого сеньора Гонта!
— А мне насрать, кому ваш дон жопу лижет, — вежливо ответил Фёдор, похолодев в душе: неужто тот самый миллионщик? Опять? Здесь?..
130
Дон Антонио Суноль — реальное историческое лицо. Гринго — так в Мексике презрительно называют американцев.