Помрачённый Свет: Финал
Шрифт:
«Какой мерзкий зуд! – поморщился Эберн, пытаясь почесаться сквозь легкий кожаный доспех. – Надо помыться… Ладно, если о нем не думать, то он сам пройдет».
Однако неприятное ощущение становилось только сильнее. И дело явно не во въевшейся в кожу грязи. Значит… Где-то рядом враг? Одержимый?
– Вилбер… – позвал эмиссар.
– Что? – откликнулся раненый гатляур. Видимо, он не почуял никакой угрозы.
«Раны мешают ему сосредоточиться, – понял Эберн, осторожно глядя по сторонам. – А вот Консалия напряглась. Она тоже что-то заметила».
Тревога
– Тебе не кажется, что…
– Да, верно, – прорычал Вилбер и повернулся к бойцам, до сих пор крепко державшим лейтенанта: – Хватит уже. Отпустите.
Эмиссар замер, почувствовав, как шерсть на загривке встала дыбом.
– Нет! – воскликнул он.
Но слишком поздно.
– Не смей им приказывать! – Консалия бросилась вперед, едва ощутив ослабшую хватку. – Я у них главная! Я их вожак, а не ты! Я вожак!
Даже Эберн не успел среагировать на внезапный рывок. Он не ожидал, что фра-гатляур вновь впадет в ярость по каким-то надуманным причинам и из-за пары слов. Ее душевное расстройство оказалось тяжелее, чем предполагалось. Момент, когда Консалию еще можно было спасти, уже упущен.
«Я совершил ошибку, – признал эмиссар, с трудом проталкивая свое тело сквозь загустевший из-за застывшего времени воздух. – Бедная девочка…»
Но даже если бы Эберн был готов, он все равно не успел бы перехватить лейтенанта, обратившуюся дикой пантерой. Поэтому ему оставалось только наблюдать, как она губит саму себя.
Ее целью был Вилбер. Командир гвардии до сих пор стоял у дерева и не имел ни единой возможности отступить или увернуться. Выход очевиден – использовать силу противника и победить.
Рыжий гатляур инстинктивно выхватил тесак и шагнул навстречу Консалии. Ей уже не остановиться в своем броске. Траектория известна, момент рассчитан. Она налетит грудью прямо на острие клинка. Прием прост и привычен. Движения точны и смертоносны. Все отработано до мелочей.
С таким раскладом Вилбер не может потерпеть поражение. Даже от нее. От фра-гатляур из его общины…
– Нет.
Рука с тесаком опустилась. В следующее мгновение черная молния врезалась в командира гвардии. Он отшатнулся обратно к дереву, издав короткий хриплый рык, и печально усмехнулся, почувствовав, как клыки Консалии впились в прокушенную шею.
«Прости меня, девочка. Я чуть не убил тебя… Прости…» – янтарь в глазах Вилбера помутнел и застыл, навсегда сковав внутри себя потухшие желтые искры. Борьба благородного воина и свирепого зверя в его взгляде подошла к концу. Но победила только смерть.
Сердце бешено стучало в груди Консалии, разгоняя по венам эйфорию долгожданного свершения. Она наконец-то стала той, кем должна была стать. Она доказала свою силу. Теперь она – вожак стаи! И никто не посмеет оспаривать ее главенство. Никто! Ни растерянные бойцы, ни любой другой гатляур, какой бы породы он ни был и какое бы положение в общине ни занимал. Даже Абелар не осмелится воспротивиться воле истинного вожака, не говоря уж про…
Эберн вонзил в ее спину кинжал. Не будучи полностью уверенным в том, что попал в сердце, эмиссар резко выдернул клинок и ударил еще раз.
Не издав ни единого звука, Консалия тяжело упала на землю. Перед ней лежало тело Вилбера. Почему-то только сейчас фра-гатляур осознала, что его убила именно она. Нет, не так… Он позволил ей убить себя. Даже если Консалия была намного быстрее и свирепее командира как зверь, она оставалась слишком слабой как гатляур. Вера в общину и забота о сородичах – как она могла забыть об этом?
– Слишком слаба… – тихо прошептала Консалия.
Она умерла спокойно. Умерла, глядя на грустную улыбку Вилбера. Все-таки, даже проиграв, он остался вожаком. Ее вожаком.
Эберн сделал несколько шагов назад. Окровавленный кинжал выпал из дрожащих рук. Произошло немыслимое – гатляур убил другого гатляура. И это произошло дважды!
– Я предал общину, – прохрипел эмиссар, повернувшись к остолбеневшим бойцам.
Они переглянулись. Кажется, в их коротких взглядах смысла было больше, чем в некоторых речах. Но его невозможно выразить словами, все витало на уровне чувств.
И Эберн почувствовал. В тот же миг он опустился на колени и зарыдал. Эмиссар не мог объяснить, что творилось в его душе. Но что бы это ни было, оно рвалось наружу вместе со слезами и воем. Горечь утраты, облегчение, ощущение собственной слабости, страх, перевозбуждение – все смешалось воедино, поглощало и порождало само себя, образовывало пустоту и тут же заполняло ее, умирало и возрождалось вновь…
– Мне нет прощения, – медленно выдохнул Эберн, вставая на ватные ноги.
Кажется, немного полегчало. Мысли в голове неспешно осели на дно разума, и ворошить их без лишней надобности пока не хочется. Увы, с действительностью это не работает – здесь желания не помогут. И ничто уже не вернет к жизни Вилбера и Консалию.
– Если подумать, то все к этому и шло, – наконец нарушил тишину один из гатляуров. – Мы знали, что лейтенант нездорова, не в себе. Но продолжали верить и пытались помочь ей.
– Однако она покинула нас, – вторил ему другой. – Ушла в свою стаю. Стаю из одного.
– Ее рассудок помутился, – подхватил третий. – Она жертва, но это не давало ей права идти против общины.
– Ты поступил правильно, Эберн.
– Тебе и не нужно просить прощения.
– Мы доверяем тебе.
– Убив ее, ты не предал нас. Наоборот, ты защитил идеалы народа гатляуров.
– Ты изменился, Эберн. Мы все изменились, но ты – по-особенному.
– Мы слышали твои слова…
– Ты прав.
– Нам нужна твоя помощь. Веди нас своим путем.
– Верным путем.
Каждый из гатляуров по очереди подошел к эмиссару и коротко кивнул. Но в этих кивках было больше уважения, чем в некоторых поклонах. Эберн нуждался в поддержке, и он ее получил. Община с ним.
В этот момент вернулись два бойца, отправленные Вилбером в дозор. Они давно уже почуяли неладное, но не смели нарушить приказ и покинуть пост раньше времени. Увы, по прибытии разведчики обнаружили трупы командира и лейтенанта.