Помрачённый Свет: Финал
Шрифт:
– Она предала нас? – осторожно поинтересовался один из них, переведя взгляд с разорванной шеи Вилбера на окровавленную мордочку Консалии.
– Да. Нет… – Эберн подошел к трухлявому пню, устало сел на землю и прикрыл глаза. – Она предала нас, но не себя. А мы – наоборот. Кажется. Я не знаю, не совсем понимаю… Здесь нет кого-то одного виноватого. Мы все виноваты, все ошибались. Издавна…
Гатляуры, присутствовавшие при смерти бывших командующих, рассказывали вернувшимся о произошедшем, пока эмиссар осторожно взбивал осадок в своей голове. Он привык решать проблемы сородичей,
– Так… Что мы теперь будем делать?
– Сначала проводим павших в последний путь, – Эберн открыл глаза и посмотрел на раскидистые кроны деревьев: – Лучше места не найти.
– А потом?
– Потом… – эмиссар задумался.
Если будущее гатляуров не связано с Атланской империей, то и в репутации нет никакой нужды. Значит, следуя такой логике, можно вернуться в Камиен прямо сейчас. Поговорить с Абеларом, все продумать и решить организационные вопросы грядущего исхода, если все поддержат его…
Однако, как отметил Вилбер, самовольный уход из карательной экспедиции Ферота и какая-то внутренняя тайная деятельность сразу же вызовут у атланов лишние подозрения. Светлейшие правители мира сего и так косо смотрят на гатляуров из-за природных особенностей связи со Светом, не говоря уж про многочисленные претензии в торговле и наемнической деятельности.
Словом, если не выполнить миссию Иустина по поимке одержимого, то времени у общины останется очень мало, прежде чем атланы окончательно поверят в теорию заговора и… лучше не думать, что тогда произойдет.
– Проблемы настоящего надо решать в настоящем, а проблемы будущего – когда оно станет настоящим, – повторил слова командира гвардии Эберн и облегченно выдохнул, почувствовав хоть какую-то определенность. – Закончим начатое. Поймаем Ахина и отдадим его бледнорожим. А пока они с ним развлекаются, мы спокойно разберемся со своими делами.
– Разумно, – кивнули бойцы и переглянулись: – Собираем ветки.
Традиционный гатляурский похоронный обряд должен был проходить ночью, но, к сожалению, такой роскошью, как время, они сейчас не обладали.
– Вы уж не обижайтесь на нас, почтенные ночные кошки… – прокряхтел эмиссар, с трудом вставая на вялые ноги. Отдых не помог. Видимо, это усталость иного порядка.
Посмотрев по сторонам, Эберн подошел к оброненному окровавленному кинжалу и после небольшой заминки поднял его. Тихо прошипев несколько насыщенных ругательств, он вытер лезвие о штанину и отправился к растущим неподалеку зарослям кустарника. Пока остальные гатляуры бегали по лесу и лазали по деревьям, добывая прочные ветви, он решил срезать несколько гибких прутьев, чтобы укрепить конструкцию, которая станет последним пристанищем Вилбера и Консалии.
«Должен признать, это успокаивает», – хмыкнул эмиссар, очищая от молодых листьев очередную веточку. Механические движения руками каким-то образом упорядочили его мысли, при этом не позволяя впасть в тяжкие раздумья. Да и зачем унывать, если все уже решено? Осталось только сделать…
Легко сказать. Даже самые благие замыслы рано или поздно сталкиваются с непредвиденными обстоятельствами. И если в одном случае это редкая удача, то в другом…
– Ферот идет.
Услышав голос разведчика за спиной, Эберн дернулся от неожиданности и едва не порезался. Вот и непредвиденное обстоятельство. Впрочем, очень даже предвиденное, разве что неучтенное. Но приятнее от этого оно не становится.
– Будь он неладен… – пробормотал эмиссар. – Близко?
– Скоро приковыляет, если не заблудится.
– Ясно, – Эберн посмотрел на трупы и, тяжело вздохнув, приказал: – Продолжайте. Я поговорю с ним.
Ну и как епископу объяснить смерти Вилбера и Консалии? О каком доверии гатляурам может идти речь, коль они убивают друг друга? Атланы наконец-то получат подтверждение, что связь прямоходящих кошек со Светом ошибочна, раз даже оковы пресловутой общины не смогли удержать их от злобы и братоубийства. Если Эберн начнет воплощать свой план в жизнь на фоне вспыхнувших подозрений, то ничем хорошим это не закончится.
– Печальный сценарий, – раздраженно прошипел эмиссар, глядя на приближающегося епископа. – Надо как-то одурачить бледнорожего. Думай, думай…
В обычном состоянии он с легкостью сплел бы такую непроходимую паутину лжи, через которую даже самый гениальный ум не смог бы пробраться без его помощи. Однако почему-то именно сейчас ни один вариант рукотворной правды Эберна никоим образом не мог органично вписаться в картину действительности. Как будто что-то мешало ему врать Фероту. Неужели интуиция? Но ведь, если подумать, правда лишь усугубит текущее положение гатляуров.
– Что тут произошло? – сходу спросил епископ, сжимая в руке белый меч. – Засада? Одержимый?
«Проклятье… Будь что будет!» – тяжело вздохнув, Эберн посмотрел прямо в светлые глаза атлана и ответил:
– Не одержимый. Лейтенант Консалия поддалась зову дикой природы и сошла с ума. Она напала на нас и смертельно ранила командира Вилбера. У меня не осталось иного выбора, кроме как убить ее.
Некоторое время Ферот молча стоял, глядя то на эмиссара, то на трупы гатляуров. Наконец, поморщившись так, будто он испытал резкую головную боль, епископ убрал меч в ножны и устало прислонился к стволу ближайшего дерева.
– Я сожалею о вашей утрате, – после длинной паузы произнес атлан. – Но все же должен попросить… Можно?
– Не могу обещать, что выполню твою просьбу, – честно признался Эберн. – Извини.
– Я понимаю. Дела общины – это дела общины. И нам… как там… бледнолицым?.. – епископ усмехнулся, посмотрев на свои руки. Еще совсем недавно его кожа была чиста и бела, а ныне она приобрела какой-то грязно-земельный оттенок и покрылась многочисленными мелкими царапинами. – В общем, нам нельзя соваться в гатляурские дела. Но речь идет о безопасности Атланской империи.