Понтий Пилат. Психоанализ не того убийства
Шрифт:
— оболганному Понтийцу, покоящемуся во прахе до времени Первого Воскресения, нам, людям сегодняшнего дня — всем одновременно.
Даже одна фраза — оболочка всей жизни, полноты всех преступлений. В ней — вся жизнь, при «бешеной скачке коней» исповедание в главном из всех преступлений, и вне её понять «одну фразу» невозможно.
— Я умираю, я уже почти умер совсем, и в последний миг перед «совсем» признаюсь в самом страшном своём преступлении, преступлении лжесвидетельства: пятый прокуратор Иудеи был прощён от века, ещё прежде чем нога его ступила на камни древней мостовой Иерусалима; уже тогда Он шёл к нему навстречу — Он всегда приходит Первым, Он дошёл, и Истина сделала Пилата свободным; и при жизни, и в вечности, ты, м`антис Пилат, свободен!
Это и есть та завершающая роман мастера фраза, произнесённая по «пожеланию» Воланда. В ней правда, но не истина: истина от страха не рождается.
В современном нам российском пространстве сформулированных идей сосуществуют, в основном, три образа Понтия Пилата:
— очень известный — мастера (кто не читал «Мастера…»?! пусть и ни бельмеса не понимая): чиновник-властитель, покорный законам службы вплоть до жестокости, но с элементами совести, и главное — без жены-императрицы;
— менее известный — популярных толкователей Библии, иерархо «христианский»: жестокий чиновник со святой женой-овечкой;
— вовсе незнакомый — евангельский: единственный защитник Иисуса в Страстную пятницу, тот, кто принял от Истины свободу, став мантисом, «замк`ом» свода «пророческой „бригады”», и которого Он ждёт.
В изданиях разнообразных церковных иерархий (разных не по сути, а лишь по самоназваниям да незначительным догматическим расхождениям) Пилат подаётся, разумеется, одинаково: злодей, жесток, причём настолько, что вскоре после распятия Христа был за эту жестокость наказан смещением с должности и якобы проклят Богом во веки веков. Низость Пилата следует якобы из того, что его отторгали все иерархии: и иудейская, от начала требовавшая его смещения, и административная римская (его «ушли» в 36 или в 37 году и отнюдь не на повышение), и церковь Петра; дескать, уверовала даже его жена, что-де следует из слов: «послала ему сказать: не делай ничего Праведнику Тому, потому что я ныне во сне много пострадала за Него» (Матф. 27:19). В проповедях с кафедр эта неприязнь к собеседнику Христа выражается, разумеется, ещё эмоциональней, но с тем же смыслом: вот ведь дрянь! жена-сновидица посылает ему сказать, чтобы не делал зла Праведнику, а он, бестолочь, не слушается! вот его и сняли с должности! И поделом! Ты— не наш!
Такой Пилат прямо противоположен евангельскому. Надо же: обвинять единственного человека, который защищал Христа и перед толпой, и перед синедрионом, в особой жестокости?!
Многим для отказа от навязываемого иерархобогословами образа Пилата достаточно поразмышлять над вопросом: а откуда вообще стало известно, о чём беседовали Пилат с Иисусом?
И откуда стало известно послание наместницы?
Действительно, откуда?
Христа из синедриона приволокла толпа во главе с первосвященниками:
…Было утро; и они не вошли в преторию, чтобы не оскверниться, но чтобы можно было есть пасху. Пилат вышел к ним… вЂ№…› Тогда Пилат опять вошёл в преторию, и призвал Иисуса, и сказал Ему: Ты Царь Иудейский?
Иоан. 18:28–29, 33
Откуда известны этот и последующие вопросы Пилата? Евреи вслед за Пилатом и Иисусом в преторию не вошли, следовательно, Христос разговаривал с Пилатом наедине. Тогда который из двух впоследствии пересказал содержание разговора?
Из текста Евангелия известно: Иисус разговаривал наедине со многими. Например, Он наедине беседовал с женщиной-самарянкой (Иоан. 4). Также и с Никодимом, который, прячась от посторонних глаз, пришёл к нему ночью (Иоан. 3). Содержание этих бесед оказалось на страницах евангелий. Кто пересказывал содержание?
Даже иерархобогословы этот вопрос решают с лёгкостью — поскольку очевидно, что не в характере Мессии пересказывать нечто настолько личное, что собеседник, возможно, пожелал бы не упоминать, то о содержании ночного разговора мог поведать только сам Никодим. А о беседе у колодца — сама самарянка. Технически это достоверно: оба, судя по тексту Евангелия, уверовали и впоследствии-де, естественно, общались с христианами вообще и с авторами евангелий в частности.
Хорошо! А как насчёт Его беседы с Пилатом? Разве не в Его силах было и в случае с Пилатом оградить Себя от не созидательного плетения словес? Разве не всегда Он наедине беседовал только с теми, кто Истину воспринимать был способен и впоследствии принял?
Ситуация та же, что и с Никодимом, и с самарянкой. С какой стати следует отрицать идентичность механизма передачи информации?
Становится очевидно: о содержании разговора мы знаем со слов самого Пилата.
Но как — технически?
Что это было:
— устный рассказ, — письменное сообщение?
Одно из двух.
Для устного общения — все условия: апостолы, вопреки своему предполагаемому предназначению разнести весть по всему миру, не покидали Иерусалима ещё три с половиной года, пока их оттуда не вышибли волей первосвященников (при том же Пилате), а Пилат и вовсе пробыл в Иудее ещё около семи лет. И на то у него, представляется, была веская причина — жажде власти противоположная.
Пилат не мог не размышлять об Иисусе — повелителе солнца, умеющем читать сокровенные мысли, и потому не мог не собирать о Нём все возможные сведения. У Пилата как у префекта Иудеи (а фактически исполнявшего обязанности наместника провинции Сирия) была возможность всех свидетелей жизни Иисуса не посещать, а вызывать к себе.
Но это не только существенная экономия времени.
Он ещё мог, пользуясь служебным положением, приказать доставить любого свидетеля, в том числе и тех, кто относился к Иисусу, мягко выражаясь, отрицательно. Возможность, которой не было ни у одного из апостолов и других учеников и собеседников Иисуса. Но без этой информации объёмное представление о происходившем в метанации того времени было бы невозможно. Не в этом ли были причина и смысл того, что Пилат, духом отказавшийся от жажды власти, провёл нетипично долгий срок на должности префекта (прокуратора)? Очень может быть — претерпев позорное понижение в должности (сначала префект, затем прокуратор).
Но о личных контактах Пилата с апостолами не упоминается нигде, в том числе и в «Деяниях апостолов». Значит, или этих контактов не было вовсе, или о них авторы Нового завета упоминать не могли? (О причинах неупоминания имени Пилата — в главах «„Сто первый” аргумент в пользу Пилата» и «„Пророческая «бригада»”…»).
Вообще, всякий без исключения понявший созидает, ибо природа его как незамутнённое зеркало отражает природу его Творца и Спасителя. Созидает тем или иным способом — но в соответствии с полученным талантом (см. главу «„Пророческая «бригада»”…»).
Вообще-то, опыт тысячелетий показывает, что чем выше ораторские способности, тем ниже писательские. И наоборот. Лев Толстой как оратор разочаровывал, а вот от проповедей Гришки Распутина великосветские дамочки млели, записывали каждое слово, но когда после пытались читать записанное, оказывалось: банальность и тупоумное повторение чужих мыслей. Если так, то, учитывая недостижимый писательский уровень субъевангелий, получается: их авторы, скорее всего, были великими молчунами, к тому же потратившими на писательскую работу, возможно, не менее десятилетия. Но субъевангелия появились позже, чем начался рост Церкви, и этот рост объясним или, в противовес утвердившемуся мнению, гипнотическими сеансами апостолов, или высоким ораторским искусством, но прежде всего высочайшим нравственным и, как следствие, интеллектуальным уровнем слушателей. К тому же никто из апостолов и учеников-галилеян не был достаточно образован для подобного литературного труда. Да и зачем им всем ораторский дар иностранных языков, если они все писатели?