Попаданка под соусом
Шрифт:
И ехала на этот раз я не одна, а с целой кучей девушек. Почему-то разделение по половому признаку тут присутствовало, тюремный обычай, наверное, хотя в самой Еронии особо я не заметила проявления шовинизма или чего-то такого. Нас сопровождала охранница: два метра на метр, с дубинкой в руке, сидела в углу и действовала на нервы, периодически гаркая:
— Молчать!
Мы и не разговаривали. Девушки в платьях, одна, как и я, в джинсах, но когда я опознала в ней соотечественницу и попыталась открыть рот, услышала поток французской, кажется, речи и сникла, а охранница тогда впервые рявкнула. Толку горло-то драть, когда я все равно не понимаю, хмыкнула я и замолчала.
Сперва высаживали местных девушек. Я могла ошибаться, но мне казалось, что они работают где-то недалеко от меня, например, в том чудном месте, где я повстречала Киддо. Моя очередь и француженки настала в числе последних: открылась дверь, нас вытолкали, здоровенная ручища сунула суровому мужичку с бородой наши бумаги, и экипаж уехал, кашляя пылью.
— Бонны, — галантно сделал жест мужичок, — прошу к метлам! Вон там они! Вон, у стены! И начинаем мести улицу, аккуратно, у вас всего двенадцать часов, а улиц много!
Мужичок запихал наши бумаги за пояс, вытащил из кармана трубку, побил ей о стену, прислонился спиной к ближайшему деревцу и закурил.
— Э, — бодро сказала я, — сильвупле! — И показала рукой в сторону метел. — Пардон, мадам!
Между нашими земными языками переводчик не работал. Француженка, обрадовавшись, снова что-то зачирикала, я пожала плечами:
— Зря стараешься. Я по-вашему знаю еще только же не манж па сис жур.
Я хотела уже обойти бесполезную для меня подружку по несчастью, но она остановила меня, состроила крайне слезливую физиономию, полезла в рюкзачок и протянула мне завернутый в бумагу масляный бутерброд. Видно было, что расставаться с едой ей жалко, но еще жальче ей было почему-то меня.
А, черт! Из всей моей фразы она поняла только то, что я шесть дней не ела!
— Нон, найн, нихьт, — зачастила я, — я… же манж! Манж, манж, — я похлопала себя сперва по животу, потом по губам. — Это я просто так сказала. Мерси боку.
И, пока она не принялась пихать в меня бутерброд насильно, я вприпрыжку направилась к метлам.
День был жаркий. Улица была с виду чистой — что здесь мести, недоумевала я, только пыль разгонять! Впрочем, так оно и получилось: не успела я сделать несколько взмахов метлой, как мужичок под деревом очнулся и полетел к нам:
— Аккуратно, бонна! Я сказал — аккуратно! — Он посмотрел на меня как на очень глупое существо, отобрал метлу и показал, как надо. — Вот, видите, бонна? Смахиваем все в кучку, так, чтобы ничего не летело, никого не пачкало, потом еще… поняли?
Я угрюмо кивнула. Мимо быстро прошла женщина в длинном платье, махнула подолом, и все, что мужичок успел сгрести, тут же разлетелось в разные стороны.
— Ну ты это видела? — спросила я у француженки. — Артель напрасный труд.
Француженка принялась бережно гладить метлой брусчатку, а я задумалась. Конечно, можно просто отмахать эти двенадцать часов минус перерыв, город от этого грязнее не станет. А можно выполнить работу качественно… Заслужила Ерония это или нет?
— Работай давай! — поторопил меня мужичок.
— Сейчас-сейчас, — кивнула я, быстро соображая. Нет, этой метлой ничего не сделаешь, но другой нет… — Боно, а боно, а куда этот мусор сметать?
— А? — по-птичьи дернулся мужичок и поискал что-то в бороде. — Так я показал, бонна.
— А толку? — фыркнула я. — Бонна прошла и все, вся работа коту под хвост. Если уж смели мусор, то надо убрать его, так?
Мужичок неохотно кивнул.
— А то что получается? Мы тут машем метлами, а где результат?
Мужичок задумался, может, результата и не предполагалось, или он вспоминал что-то. Француженка тоже подошла, но никак не высказывалась. То ли ей было лень, то ли она не хотела обострять отношения. Не со мной, а с мужичком, хотя казалось бы, ну какая ей разница? Хуже уже все равно не будет.
— Нам результат не нужен, — изрек наконец мужичок решительнее некуда. Я прямо видела, как у него лампочка горит, как у древнего компьютера. Поступающую информацию он обрабатывал аж со скрипом. — Нам нужно, чтобы вы умахались метлами. Понятно?
— Нет, — отрезала я. — Я привыкла работать хорошо, а не абы как. Поэтому давайте так: я буду аккуратно сметать с одной стороны, а она, — я кивнула на француженку, — сметать на проезжую часть. Я буду идти чуть впереди, а она чуть сзади, а вы смотрите, чтобы люди нам работу не портили. Ну, пусть обходят по той стороне, откуда я уже пыль смела. А с проезжей части, я видела, пыль потом смоют, по вечерам тут бочка с водой проезжает.
— Вечер, это когда еще будет, — возразил мужичок. — Сейчас вон телеги опять пыль поднимут.
Ну, так-то он был, конечно, прав. А какой выход?
— А какая вам разница, боно? — спросила я. — Ваш-то участок будет убран! К вам никаких претензий! Главное, люди пусть нам не мешают.
Не то чтобы мужичку это понравилось, потому что до моего предложения он преспокойно стоял себе и подпирал абсолютно не нуждающееся в этом дерево или стену. И француженка была недовольна — ишь, фифа! Но я вспоминала, как у нас метут улицы, и приходила к выводу, что так правильно. Все-таки многое у нас делают лучше, чем тут, и вообще, мы намного продвинутее. И людей у нас, как ни крути, не едят.
Каннибалы чертовы! Пусть не сами едят, за них ест дракон. Но какая разница?
В общем, худо-бедно, а работа пошла. К метле я приноровилась, напарнице моей было трудновато, уж не знаю, кем она в нашем мире была и как сюда вообще попала, девица-то намного моложе меня. Она и руки сразу натерла, сразу видно — не привыкла трудиться, что там сложного — махать метлой?
— Боно, скажите бонне, что если метла у нее будет так елозить в руках, то ей еще больнее будет, — попросила я. — Пусть она ее крепко держит, тогда и руки ей не натрет.