Попасть в отбор, украсть проклятье
Шрифт:
– Но как же подписать лист с премиями и штрафами?! – воскликнул цверг, и в руках его возникла очередная бумажка.
Ей-боги. Он был столь бесстрашным, вопрошая подобное, будто перед тем, как войти в кабинет начальства, хлебнул эликсира бессмертия. Впрочем, я не только дивилась смелости счетовода, но и тихонько возвращала папку на место. Пока кое-кто не заметил.
– Напомните, мастер Биннодиттин, почему я вас все ещё не придушил?
– потирая виски, вопросил ворон.
– Потому что вы увели меня у вашего батюшки. И сделали это весьма лихо. Похлеще, чем иные крадут невесту перед алтарем у жениха из-под носа. А все потому, что я хороший счетовод. Мог бы Хозяином Форинтов быть, но вот, решил, что тут я вам нужнее… – самодовольно, как истинный цверг, ответил собственно… цверг.
– Хор-р-рошо, – выдохнул ворон.
– Оставляйте ваш список на столе – и свободны.
Коротышка аккуратно положил лист на стол и, усмехнувшись в бороду, ушел. А у меня на языке вертелся вопрос: что? Вот этот Биннодиттин и правда мог быть главным казначеем страны? И ушел к ворону в отдел карателей? Быть такого не может. Да чтоб цверг – и отказался от золота?! Ведь в имперской казне его знамо больше, чем в бюджете отдела карателей…
Зато теперь я поняла, почему у ворона с отцом столь натянутые отношения: мужчины могут простить друг другу даже отбитую подружку. Но тот, кто увел у тебя счетовода, способного сделать твою головную боль о приходе и расходе немножко своей… Да, определенно, этот мастер Биннодиттин гораздо ценнее любой самой симпатичной девицы. Ибо любовь приходит и уходит, а госбюджет остается. Я подобный финт Ару бы тоже припомнила… Вот только как ему удалось сманить этого цверга к себе?
Этому могло быть лишь одно объяснение: для подгорных жителей есть кое-что выше драгоценного металла – честь рода и долг крови. И, судя по всему, последний у этого коротышки перед вороном был изрядным. Интересно, что их связывает? Этих двух? Но задать вопрос я не успела. Меня опередил встречный от Ара:
– Интересное чтение было? – ?н кивнул на папку. А ведь я думала, что каратель не заметит. У-у-у, глазастый какой: всё у него под контролем. А сам контроль – под надзором, за надзором установлено круглосуточное наблюдение, а за последним – пригляд.
– Познавательное, - нашлась я и, уязвленная тем, что меня уличили, добавила: – Тебе понравится. Особенно у автора хорошо получились фабула, экспозиция и эпилог… Детективная линия так вообще десять из десяти. Так что советую.
– То же самое и тем же тоном мне братья говорили в семь лет и об имперском уголовном кодексе. Но даже тогда я не купился, - хмыкнул ворон.
– Так что, злюка, этот укол мимо.
– Только лишь злюка? – фыркнула я.
– Я тут, понимаете ли, стараюсь, черню свою репутацию, чтобы оная была достойна некромантки, а он только лишь – «злюка». А как же иные мои прекрасные черты характера, такие как цинизм, упрямство, кощунственность и дьявольское очарование?
– И скромность, - в тон мне добавил Ар.
– Да, и она тоже. Причем в двойном размере, - согласилась я и… скромно прихватила стопку чистых листов у ворона.
А что? Пока он читает отчеты допросов, я успею настрочить пару писем «с того света». Поставлю даты из будущего, и пусть их отправят от моего имени родным.
С содержимым синенькой папочки ворон ознакомился не в пример быстрее меня, написавшей лишь одно коротенькое письмо домашним.
– Так, с покушением все ясно, – откладывая сыскные листы и беря кристалл связи, произнес ворон. – А теперь – в лазарет, к офицеру Торосу Бруму, нашему второму подозреваемому.
Распоряжения по переговорному амулету он отдавал уже на ходу. А я следовала за вороном по коридорам отдела тенью. Кровожадной, жаждущей мести тенью.
Вот только когда мы очутились в лазарете карателей, я поняла, что с вендеттой слегка подзапоздала. И не важно, был ли этот самый Торос Брум виновен или нет, но кара таки его настигла. Причем в лице того, кто должен жизни вроде как спасать, а не наоборот.
А все дело в том, что местный лекарь куда больше был похож на некроманта, чем на целителя. Во всяком случае, ко мне, мертвой, он тут же проявил больший интерес, чем к своему живому пациенту, замотанному в бинты так, что создавалось ощущение: он скорее одет в них, чем ими перевязан.
М-да, статься, с таким отношением штатного мага жизни к своей профессии карателям стоит опасаться того, как бы не угодить за Грань при непосредственном участии этого самого лекаря.
– Какой интересный экземплярчик умертвия… – обходя меня по кругу и сложив ладони шалашиком так, что пальцы касались друг друга лишь кончиками, заинтересованно протянул этот остроносый тип в зеленой хламиде.
– Потоков сил почти нет, жизненные структуры нарушены, но тем не менее…
Целитель бубнил, кажется, совершенно позабыв и о вороне, и о том, что у него в палате вроде как раненый. И неважно, что последнему помощь уже оказана. По недовольной косматой роже пациента видно, что оказана. Но он же раненый. И живой. А я – уже слегка нет. И мне внимание целителя – что покойнику врачевание язвы на серных источниках: уже без надобности.
– Господин Верховный каратель, не сочтите за наглость, но можно просьбу? – и не дожидаясь ответа ворона, зеленохламидный добавил: – Как вы с ней закончите, можно мне ее в прозекторскую? Я бы исследо…
– Нет! – обрубил ворон, так что я даже вздрогнула. Словно речь шла не обо мне, скромной зомби, а минимум об императорском венце.
Лишь потом, глядя на искренне опечаленное лицо целителя, я с запозданием поняла: и угораздило же меня нарваться на лекаря, для которого болезнь была вызовом. Причем не только и не столько вызовом в плане излечения, сколько изучения. И чем недуг был заковыристее, сложнее, как ребус, - тем для него интереснее.
Я же и вовсе могла показаться для этого лекаря головоломкой.
– Магистр Ломирус, пожалуйста, покиньте палату, – меж тем отчеканил ворон, сверкнув глазами.
– Какая большая жалость, – вздохнул остроносый. – Скажите хоть, ради любопытства, сколько магических единиц ушло на такую филигранную работу: не просто поднять, но и максимально восстановить токи силы? А как они реагируют на вливание? А насколько быстрый идет распад?
– Я неясно выразился?
– Всего одна фраза Ара, но даже мне показалось: в палате наступила зима. При том, что за окном кружила в вальсе опадающих кленовых листьев золотая осень.
– Всё-всё, исчез… – подняв руки, словно сдаваясь, произнес целитель и удалился.
? я наконец смогла как следует разглядеть второго подозреваемого. Страж, дежуривший в это утро у дверей камеры сбежавшей стенографистки, был высок, грузен и волосат. И на лекарской кушетке смотрелся столь же органично, как кринолин на буйволе.
Сразу становилось понятно: будь его воля, он бы, как всякий уважающий себя истинный мужчина, отсюда удрал. Прям сразу. С бинтами и в одних портках. Но приказ есть приказ, и суровый каратель оному подчиняется. Всегда. Везде. И даже готов мужественно глотать противные несладкие эликсиры вместо завтрака, обеда и ужина, если начальство велит.