Попасть в отбор, украсть проклятье
Шрифт:
– Мой кузен… Его арестовали вчера ночью на пирсе. Он был среди напавших на вас заговорщиков. И Лим сейчас находится в одиночной камере в доме предварительного заключения.
При этих его словах мне вспомнился хлипкий пацан, что дрался с рыжим Патриком, так лихо вместе со мной гонявшим по ночному городу на кровати… Так вот кого мне напоминал этот Бозли! А я все гадала, где могла его увидеть.
– И?
– всего один звук, но он был из тех, которые способны разрушить весь мир, проникнуть под кожу, разбить душу.
– Я должен был сразу же доложить об этом своему капитану.
– Но вы не сделали этого, - вместо Бозли закончил ворон.
Бозли вскинулся. Впервые за все время допроса его взгляд был живым. В нем плескалось отчаяние, готовность принять наказание и… надежда.
– Мой кузен – дурак. Мальчишка, который связался не с теми…
Для меня все стало ясно: как каратель, Бозли мог бы попытаться ему помочь, но если бы его отстранили…
«Разве вы бы поступили иначе?» – этого раненый офицер не сказал, но фраза отчетливо читалась в его взгляде, устремленном на верховного. ? еще я знала ответ ворона: нет, не так. И подтверждением тому был череп брата. Для Арнсгара долг перед родиной был превыше братской привязанности.
– Принесите кровную клятву, что вы не причастны к побегу заключенной Рунур, - отчеканил Ар.
– А после этого – пройдите к штатному магу, чтобы запечатать метку карателя и ваш дар. На время расследования побега вы отстраняетесь от службы.
– Слушаюсь! – сказал, словно резанул ножом по живому, Бозли.
Прозвучали слова клятвы, окутавшие его тело сиянием.
А я поняла: не виновен. Оставался лишь этот офицер… как его? Густав Эйроу, кажется. Неужели он?
Меж тем раненый страж покинул кабинет.
– Что с ним будет? – задала я вопрос ворону в наступившей тягостной тишине.
За окном догорал вечерний закат, погружая комнату в тягучие чернильные сумерки, пропитанные призраками шорохов опадающей листвы.
– С ним случится выбор, - огорошил меня ворон и пояснил: – Бозли придется решить, что для него важнее: семейные узы или долг офицера. Если он выберет первое – то сам подаст рапорт об увольнении. Если второе – то из него выйдет настоящий каратель.
– Не знающий жалости?
– Скорее, не имеющий слабостей, - поправил меня ворон.
«Как ты сам», – едва не сорвалось с моего языка. Я едва, на самом кончике этого рабочего органа всех сплетниц, сумела удержать первый, уже зародившийся в горле звук. И в попытке скрыть заминку встала, поправив черную куртку, которая была явно широка мне в плечах.
– Остался всего один, - глядя вдаль, на демоново колесо, которое в парке медленно вращало свои кабинки над городской суетой Эйлы, произнесла я.
– Как думаешь, это он?
На улицах столицы багровела, золотилась осень. Пора, в которую особенно остро чувствуешь, что значит быть «здесь и сейчас». Сожалеть и… любить. Вопреки всему, всем законам, в том числе и законам природы.
– Это мы скоро узнаем. За тремя я уже установил наблюдение. Осталось допросить Густава, – мне почудилось, что в голосе ворона просквозила печать.
Я повернула голову, и оказалось, что ворон стоит прямо за моей спиной. Он подошел ко мне неслышно. И близко. Непростительно близко. Настолько, что между нами расстояние было не более двух ладоней.
– Это офицер, которого я знаю больше, чем служу карателем. Образцовый. Безупречный. Мальчишкой я равнялся на него… – он говорил, так же как и я глядя вдаль. Только что он там видел? Парковое колесо? Мосты через Кейшу или… кривую усмешку судьбы?
– Ты любишь осень?
– Вопрос вырвался сам собой. От нестерпимо жгучего желания сменить тему. На какую-нибудь. Любую. Только чтобы выдернуть ворона из тьмы, которая будто окружила его плотным коконом.
– Да, – признание, короткое и неожиданное, произнесенное чуть хриплым голосом, от которого по спине у меня отчего-то пробежали мурашки. В нем звучали и страсть, и отчаяние, и сожаление.
– Теперь, как ни странно, да. Я хочу запомнить ее. Именно эту осень. Ее вкус, запах, дыхание. Эту мятежную, печальную, зардевшуюся и объятую пламенем. А вместе с ней – тебя.
– Не стоит произносить подобные признания. Я могу и влюбиться.
– Я обернулась и теперь смотрела прямо на него. А он – на меня. Хотелось признаться ему в ответ, что уже, кажется, и влюбилась. Но я, как и он, понимала: если нам с Аром что-то и светит, то только погребальный костер. Мой. Посему произнесла другое: – А что может быть хуже, чем влюбленное умертвие? Вот развеюсь прахом, превращусь в привидение и испорчу тебе всю личную жизнь. Стану являться призраком в спальню в самый неподходящий момент, когда ты будешь с дамой, и начну-таки давать советы.
На это мое воинственное заявление Ар… запрокинул голову, засмеявшись.
– Тай! Ты невероятна!
– Да у меня вообще много положительных черт, – подхватила я с охотой. – Например, я приятно пахну и элегантно одета. А кто будет утверждать иное – получит в глаз.
– Вообще-то я думал, что под «элегантно» дамы имеют в виду маленькое черное платье, - подтрунивая, включился в игру Арнсгар.
– ? у меня большая черная униформа. Но черная же!
– Я не спорю.
– Уголки губ ворона дрогнули в улыбке. – И она тебе очень даже идет.
– А потом ехидно добавил: – Когда не съезжает. С плеч.
И он нарочито поправил свой бывший мундир, который я нагло отвоевала у его гардероба.
– Но раз уж нам предстоит проехаться по столице в гости к офицеру Эйроу, то думаю, что стоит выкроить четверть часа и заглянуть в магазин одежды – и подобрать тебе что-то более… по размеру.
– А чем тебя не устраивает иллюзия? – Я вскинула бровь.
– Знаешь, обычно этот вопрос задают эйры, когда их дамы намекают им, что пора бы обновить гардероб, оплатив оный из мужского бюджета.
?ЛАВА 7