Попугай Гриша и корпоративная тайна
Шрифт:
– Василий?
– Василий Феофанович, – с достоинством признался Кошкин, – в чём дело?!
– Васька, кореш! – рыжий крепыш облапил астронома и прижал его к себе с такой силой, что у того перехватило дыхание.
– Васька! Кореш! Сколько лет, сколько зим!
– Извините! – захрипел Кошкин. – Я вас вижу впервые!
– Неужели обознался?! – объятия ослабли.
– Я вас не знаю, гражданин кот, – астроном отступил на шаг и услышал за спиной шорох, будто кто-то складывал бумагу.
Василий Феофанович хотел
– Васька, копия Васьки! Вылитый Васька!
Под клёном щёлкнуло, будто откупорили шампанское и в этот момент рыжий так яростно замахал головным убором, что пенсионер зажмурился.
– Марс набрал силу, – донёсся из-под дерева голос гадалки, – а тебя, дед, ждёт свидание с Венерой. Всё, старый. Мы пошли.
Парочка исчезла, будто её и не было. Футляр стоял под клёном. Василий Феофанович взял тубус и, удивляясь странной встрече, двинулся по направлению к магазину.
Пожелтевший лист плотной ватмановской бумаги был развернут на столе в гостиничном номере. Один его конец Дорофей прижал бронзовой пепельницей, на другой положил лапу. План был вычерчен чёрной тушью. Туннель длиною пятьдесят семь метров вёл из школьного подвала в небольшое квадратное помещение, обозначенное на схеме, как Каминная гостиная.
Нарисованная от руки фиолетовая стрела с оперением выделялась на фоне строгих линий чертежа. Наконечник указывал в центр Каминной. Надпись под стрелой, выведенная аккуратными, округлыми буквами, гласила: «327 золотых брусков по 1 кг каждый. Итого: 327(триста двадцать семь) килограммов золота», далее стояла витиеватая подпись, в которой узнаваема была только первая буква «Ф».
Документ внушал доверие. Из него было ясно, что проникнуть в подземелье можно из коморки под подвальной лестницей, для чего нужно повращать кольцо на крышке входного люка в одну и другую сторону, надавить и потянуть. Схема отпирания замка была подробно расписана.
– Это не шутки, мы встретились на сутки, – радостно пропела Цаца.
– Фарт попёр, – мяукнул Винт, потирая лапы.
Известно, что золото не пахнет, тем не менее, Дорофею почудилось, что в воздухе витает вожделенный запах. Триста двадцать семь килограммов золота! Голова кружилась от близости к большому богатству.
– Школа! Нужно влезть в мышиную школу! – кошка сглотнула слюну.
Мурлыга хищно оскалился.
– Подцепим на коготок школьного директора Хомячкова… Мирон – хозяин зоологического магазина… когда я размещал у него Бригаду, признался, что продал директору попугая за двести хрустиков, а тот стребовал счёт на пятьсот.
Цаца опустилась на четыре лапы, выгнула спину коромыслом и прошипела:
– С такого крючка не сорвётся! Назовём его Пухлый, и будет наш с потрохами!..
– Всё пучком. Залегли у лиса. Менты повсюду рыщут, но унюхать не могут. Мирон вне подозрений.
– Не базарят?
– Бывает, базарят, но недолго и без крови. Носорог, правда, начинает бочку катить. Требует за бомбежку «Мышиного кредита» полную долю.
– Скажи этому идиоту, – процедила сквозь зубы Цаца, – слиняем отсюда, получит.
– Он ждать не желает. Говорит, «лучше иметь маленькую рыбку сегодня, чем большого таракана завтра».
Злые глаза кошки подёрнулись туманом.
– Этот пустолай, у меня допросится. Останется и без рыбки и без таракана. Подкинь им еще по сотне на брата и пусть не рыпаются. Если дело с золотишком замутим, потребуются. Надо только ментам глаза запорошить, пустить слух, что волки из города уже слиняли.
– Как?
Цаца самодовольно усмехнулась.
– Придумаю.
18. Первый подвиг Геракла
На большой перемене Славик Слёзкин незаметно ускользнул в подвал. Оказавшись в каптёрке, негромко позвал:
– Магдалина.
Послышалось шуршание, старая крыса выползла из темного закутка, встала на задние лапы, подтянув, как белка, передние к груди.
– Славик! – сказала она. – Как хорошо, что ты пришел. Мне очень грустно.
– Что случилось? – забеспокоился мышонок.
– В том-то и дело, что ничего не случилось. У меня скоро юбилей, и никаких поздравлений не ожидается. Обидно. Некоторых поздравляют всякий раз, когда им исполняется годик, семь, десять, пятьдесят и так далее. Дожившим до сотни, иногда даже медаль дают, за то, что дотянули. А тут скоро двести, и хотя бы одна собака вспомнила.
– Я буду помнить, Магдалина.
– Ты можешь называть меня Магдой.
– Бабушкой Магдой?
– Можно проще, Магда и всё.
– А когда у тебя день рождения?
– Да я и не помню. Разве это имеет значение, когда?! Двести лет, вот это важно.
– Я понял тебя, Магда. Ты расскажешь мне сказку?
– Я всегда выполняю то, что обещала. Приляг на этом остатке роскоши, – крыса показала на облезлую кушетку, – закрой глазки и постарайся представить тебе то, о чём я буду говорить.
Магдалина напялила на себя старую, украшенную лиловой лентой и бумажными розами коричневую шляпку, и стала похожа на английскую горничную из романов позапрошлого века.
– Этот чепец мне подарила Варвара Панина. Хорошая была женщина, она иногда пела в казино. Я слушала… инкогнито, конечно, из норки… могу даже сейчас спеть. Старуха сцепила лапы на груди, прочистила горло, облизала губы и завела сипло и фальшиво: «В гробе сосновом останки блудницы пара гнедых, ой, да еле везут»…
– Ты же обещала, рассказывать, а не петь! – поморщился Славик.