Порча
Шрифт:
Перед тем как присоединиться к семье, Костров взял вешалку, встал на четвереньки и поводил ею под кроватью.
Крючок вытащил наружу комочки пыли и чайную ложку.
Курлык
Ваню Курловича дразнили Курлыком. Он настолько привык, что не только откликался на прозвище, но и к самому
«Жопа, Курлык. Спасайся, Курлык».
Он перешел в девятый класс, но выглядел на пару лет младше. Невысокий, субтильный, с неразвитой мускулатурой. Ниже любой девчонки-ровесницы. Рост вкупе с легким косоглазием делали его объектом насмешек. Словно он таскал на спине деревянную табличку: «Пни меня», и ровесники исполняли просьбу.
Математичка, Лариса Сергеевна, как-то сказала завучу: «Бедный мальчик такой слабый и рохлый из-за мамаши, дряни эдакой. Бухала во время беременности, прикинь?»
Лариса Сергеевна не знала, что он прячется под партой и все слышит.
Взрослые жалели Курлыка, но он им не доверял. Помнил тетю Риту, парикмахершу. Она тоже вздыхала сердобольно, угощала печеньем. А когда из куртки дочери пропали деньги, кричала громче остальных: «Это точно дело рук Курловича! Весь в мать, алкоголичку! Его надо на учет ставить в детскую комнату!»
Что за детская комната, Курлык не понял. За свою жизнь он крал лишь дважды: сникерс в «Дикси» – очень хотелось кушать – и крутую пожарную машину у Нестора Руденко. Правда, машину он вернул: совесть грызла.
Если бы Курлык отметил на карте места, где его задирали или били, Горшин целиком исчез бы под крестиками.
У церкви на Пасху – расквасили бровь, бросили в лужу куличи.
На Колхозной – выбили зуб.
У кинотеатра – снова зуб, сняли штаны.
На Почтовой – отобрали мелочь, зажигалку «Зиппо».
Опасаясь за дедушкины нервы, он говорил, что упал.
– Ага, упал! – Дед проспиртованной ватой тер его грязные щеки. – Прямо в зеленку.
– Мы играли…
Дедушка грозил кулаком куда-то в окно. Клялся отыскать хулиганов. Но дедушку самого задирали дети. «Пьяница, пьяница, за бутылкой тянется!» Подбросили собачье дерьмо в саквояж. Сфотографировали спящим в подсобке и фотку повесили на доске почета.
Курлык любил деда. Тот, хоть и пил, не становился агрессивным, как мама. Наоборот, от водки делался ласковым, готовил вкусности, болтал с внуком о пустяках. Трезвый же был угрюмым и ворчливым.
Но лучше уж с угрюмым дедом жить, чем с мамой, которая или дрыхнет, или кричит и бьет бутылки.
Так он считал до вчерашнего вечера…
Курлык шмыгнул носом. Таясь в кустах, он наблюдал за двумя мальчиками, сидящими на лавке возле стелы. Тень каменной таблички защищала их от полуденного солнца. Табличка сообщала, что здесь в тысяча восемьсот двенадцатом проходил, отступая после Бородинского сражения, арьергард русской армии во главе с генералом Милорадовичем.
Табличка умалчивала
Бровь, куличи, «Зиппо» – подарок отца из Москвы – это все Рязан.
Курлык не считал себя умным парнем, но смекал: Рязан при своем весе и росте мог найти противника посолиднее. «Бить Курлыка – как девочку бить», – думал Курлык.
Рязан теперь учился в соседнем городе, но обитал-то по-прежнему через улицу.
Жизнь учила не обольщаться.
Обрадовался Ваня, что в школе не встретит Рязана – тут же встретил на остановке. Отделался легкой оплеухой. Может, Рязан взрослел…
Мальчики на скамейке затеяли жаркий спор.
Высокий, светловолосый – Паша Самотин, сын Ларисы Сергеевны. Вихрастый и смуглый – Нестор Руденко. Руд ездил на море летом, а Курлык море видел разве что в кино.
Мальчики были его друзьями. Не важно, осознавали ли они это, хотели ли.
Они ни разу не унизили Курлыка. Не били. И, главное, они не жалели его в открытую, как какого-то калеку. Подтрунивали, но так, что обидно не было, ведь они и друг над другом подтрунивали.
Позапрошлой зимой Паша пригласил Курлыка в гости – с ночевкой, – и это была замечательная ночь! Они играли в стрелялки, листали комиксы, пили колу, бесились. Паша с Рудом – старше его на год! – отнеслись к нему как к равному.
В определенный момент Курлык ускользнул на кухню – принять лекарства. От газировки и шоколадок скрутило живот. Желудок был проблемой Курлыка. Одной из десятков проблем.
Он отвинтил крышку пластмассовой баночки, рассчитал дозу, высыпал белые кристаллы в стакан. Залил теплой водой, перемешал и выпил залпом раствор. Горечь не пугала. Горечь – вкус четырнадцати лет его существования.
– Это героин? – спросили из коридора.
Курлык вздрогнул.
Парни подглядывали. Возможно, опасались, что он сворует что-нибудь.
– Какой героин? – хмыкнул Руд. – Героин не пьют, его по вене пускают.
– Ну кокаин, – сказал Паша.
– Кокаин нюхают.
– Не, я кино смотрел. Мафиози кокс в десны втирали.
Курлык прервал дискуссию, откашлявшись.
– Это не наркотики, пацаны. Это соль специальная.
– Для чего?
– Я… ну… – Курлык покраснел.
– Чего яйца мнешь? – подбодрил Руд.
– От запоров.
Он ждал взрыв безудержного хохота. Чего он не ждал, так это слов Паши:
– Дашь попробовать?
И пацаны пробовали раствор, плюясь и ругаясь.
Даже сейчас, после случившегося вечером, Курлык улыбнулся.
Им можно рассказать. Не маме, не учителям, а им.
– Привет, мужики.
– О, Добби! – Руд свел к переносице зрачки. Паша пихнул его локтем.
– Кончай. Здорово, мужик.
Хлопки ладоней действовали как успокоительное.
– Ты чего зеленый такой? Соль закончилась?
– Да нет. – Он нащупал в кармане баночку. Уходя из дому ночью, взял спальник и средство от запоров.