Порча

Кабир Максим

– Вот пусть он скажет! – щелкнул пальцами Паша. – Он – эксперт по части телочек. Ева Грин или Кейт Бекинсейл? Кому бы ты вдул?

– Я… я их не знаю.

– Вот блин.

– Мужик, – посерьезнел Паша, – реально, ты в порядке?

– Нет, – покачал головой Курлык. В горле защипало.

– Эй. – Руд подвинулся, освобождая место для третьего. – Рассказывай.

Курлык посмотрел на друзей.

И рассказал.

– Давай-давай, поднажми!

Курлык засопел. Если дед оборачивался

в узком коридоре, он кое-как выпрямлялся и стирал с физиономии мученическую мину. Но без надзора раскорячивался и высовывал наружу язык. Мешки весили тонну.

– Что здесь, деда?

– Книги из кабинета новенькой училки. Я Нинке грю: выбросить их к чертям. Кто их читать станет? Крысы? А она: нет, казенное имущество! Сволоки вниз!

Нинка – это завхоз школьный.

Под тяжестью ноши Курлыка занесло на повороте.

– А тут крысы есть? – спросил он с деланым безразличием.

– Был залетный пацюк. Я вживую не видел, токмо помет. Говно – по-нашенски. Зимой травил…

Дед отворил желтую дверь и спустился по лестнице. Через полминуты зажегся свет.

Курлыку не шибко нравился подвал трудовика, где как-то на уроке Рязан и Желудь сунули его пальцы в слесарные тиски. Но подвал под подвалом не понравился совсем. Особенно трубы, прикидывающиеся рептилиями. И что-то распыленное в темноте. Запах… церкви?

«Как бункер в компьютерном шутере», – подумал мальчик.

– Кидай их вон, на кучу.

Курлык сгрузил мешки у облезлого шкафа.

Дед стоял, руки в карманы. Подняв голову, Курлык увидел, что дед смотрит на него. Пристально смотрит – и лицо у деда желтое, будто та железная дверь, а глаза – холодные, будто цементный пол.

– Чего? – осторожно спросил Курлык.

– Вань. – Дед странно сморщился, оттопырил губы, гримасничая. – Вань, ты слышал про пионеров-героев?

– Слышал.

Во мраке заухало.

– Деда, может, пойдем?

Старик проигнорировал здравое предложение.

– Дверь прикрой, – сказал он. – Покажу кой-чего.

Взбираясь по ступенькам, Курлык представлял волосатых пауков и жирных слизней. Тяжелая створка заскрежетала петлями. Грохнула о дверной короб. Курлык оглянулся. Дед исчез.

– Ты где?

– Тута, – раздалось из недр подвала. Посетила шальная мысль: это не дедушка говорит.

«Ну да. Пауки это тебя заманивают в ловушку, дурачок».

Курлык пошел на голос. Дед стоял у стены, спиной к мальчику. Курлык прикинул, что вверху, над ними, туалеты для девочек на первом и втором этажах западного крыла.

– Пионеры – герои, – сказал дед, – совершили подвиг. Умерли, значится, за Родину. Ты бы за Родину умер, Вань?

– Н-наверное…

– Этого не надо бояться. Это не простая смерть, где подох и сгнил. Это сразу ты оживаешь. Как Христос. А что оно больно сперва – так из той боли и получается победа.

Дед отошел в сторону. В опущенной руке

он держал аккумуляторный гвоздезабиватель. Выпив, дед позволял внуку брать желтую штуковину – Курлык воображал, что уничтожает полчища некроморфов.

– Ты поймешь, – ласково сказал дед.

На стене расплескалось Лицо. Рисунок из темных прожилок, из пятен влаги.

Курлык съежился. Взор черных глаз прожигал насквозь. Хотелось перестать дышать – мальчик надул щеки. Нечто подобное он ощущал на флюорографии: боязнь облучиться, скукожиться под воздействием рентгеновских лучей, заболеть раком.

Мозолистая ладонь легла на плечо. Дед очутился позади. Массировал тонкие косточки внука.

– Родину нужно спасать, Вань. Как в сорок первом. Родина погибнет без нас.

Кожа Курлыка засвербела под короткими волосами – сильнее, чем тогда, когда он подхватил педикулез и заразил весь класс.

Что-то коснулось шеи. Прошло по скуле до уха.

Нейлер с полной обоймой гвоздей.

Страх шевельнулся где-то на задворках сознания. Его нейтрализовала мысль, гораздо более ясная: «Стать героем. Хоть раз – стать героем».

– Ты понимаешь, – прошептал дед.

Клювик гвоздезабивателя поддел мочку. Ткнулся в ушную раковину, в забитый серой канал.

Палец деда дрожал на клавише. Стальной боек вколотит стержень в мозг. И они победят.

Об этом нахлынувшем чувстве Курлык не расскажет друзьям. Как и о том, что из дыры в бетоне, из отверстия на месте рта, текла жидкость… будто слюна.

Разрывая оковы, дед толкнул Курлыка – не вперед, а вбок, к мешкам и партам.

– Не подходишь! – застонал старик разочарованно. Зашатался, выронил нейлер. – Ты не нравишься ему!

Курлык уж мчался к лестнице.

– Курлович! – гаркнула в вестибюле уборщица. – Я пол мыла!

– П-простите…

– Ох, блин. – Руд взъерошил челку. – Съехал-таки Игнатьич с катушек. Добухался.

– Руд, – упрекнул Паша.

– А как это назвать еще? Внуку пистолет приставить к уху.

– Вань, и что ты дальше сделал?

– Ничего. В сарае заночевал. Утром домой зашел – дед макароны сварил по-флотски. Как будто ничего не было.

– Ни фига себе, ничего не было, – возмутился Руд.

– Он бы выстрелил? Как думаешь?

– Не знаю…

– А чего ты к взрослым не пошел? К Кострову?

– Чтобы деда в психушку забрали? – Курлык печально улыбнулся. – Я с матерью жить не собираюсь. И в детдоме тоже.

– Но если он опасный…

– Лучше уж так.

– Мужик, – произнес Руд, – я не врубился, что там за рисунок на стене?

– Рисунок. – Курлык пожал плечами, надеясь, что парни не прочтут в его глазах истинные эмоции. – Рыло.

…Дед нахохлился за кухонным столом. Изучал свои ногти, дрожащие пальцы. Пахло сивухой. Бутылка успела опустеть наполовину.