Порочный сексуальный святой

Филлипс Карли

Если она хочет грешника, что ж, грешить — это то, что он делает лучше всего.

Крепче сжав ее волосы, он без колебаний завладел ее ртом — жестко, глубоко и полностью. Так же, как он жаждал обладать ее телом.

Он проглотил ее первый вздох и провел языком по ее языку, затягивая ее еще глубже в свой мир разврата. Ее нежный, податливый рот был создан для секса и греха, и для сосания его члена, подумал он с лихорадочным стоном. Ее вкус был восхитительным, и он знал, что поцелуя не будет достаточно, чтобы утолить это бесконечное желание или насытить похоть, угрожавшую поглотить его. Но

этого должно было быть достаточно, потому что все остальное погубило бы ее.

Он не давал обещаний. Он не занимался любовью. Он был темным, а она светлой. Она была чиста, а он был испорчен. И она заслуживала гораздо большего, чем он мог ей предложить.

Так что во второй раз за день он собирался отказаться. Господи, когда это он стал таким рыцарем? Он говорил себе, что не хочет, чтобы Саманта сожалела, но на самом деле боялся, что, как только он узнает, каково это — быть похороненным глубоко внутри нее, он не захочет ее отпустить.

Клэй прервал поцелуй, и с ее губ сорвался стон, она открыла глаза. Он проигнорировал явное разочарование в ее взгляде и пульсирующую боль в яйцах.

— Уже поздно, Саманта, — сказал он. Жалкое оправдание.

Удивительно, но она не стала спорить.

— Да, поздно, а мне нужен долгий горячий душ. — Она соскользнула с его колен и встала, но выдержала его взгляд, медленная, дерзкая улыбка коснулась ее распухших от поцелуя губ. — Ты поднимаешься?

В ее словах не было ошибки, но он покачал головой и твердо стоял на своем, потому что уже знал, как заманчиво было бы разделить с ней душ, а сегодня она была совершенно трезва.

— Нет. Не сейчас.

— Боишься, что я попытаюсь поступить с тобой по-своему?

— Вовсе нет. — Нет, он больше боялся загнать ее в угол, как обезумевшее от похоти животное, и закончить то, что они начали. Она не сопротивлялась, и он, честно говоря, не знал, сколько еще сможет отвергать ее.

— Тогда ладно, — сказала она, пожав плечами и понимающе улыбнувшись, явно не веря ему ни на секунду. — Спокойной ночи, Святой.

— Спокойной ночи, Кексик.

Она рассмеялась, беззаботный звук заставил его улыбнуться, она ушла, оставив его гадать, каким будет ее следующий план нападения. И хватит ли у него сил и стойкости сопротивляться.

Глава 7

Саманта закрыла книгу в твердом переплете — бестселлер, лежавший на кофейном столике, — и разочарованно вздохнула. Три долгих дня прошло с той ночи в баре с Клэем, и с тех пор он намеренно избегал ее. Он ушел, когда она проснулась утром, и долго оставался внизу после закрытия, пока она не возвращалась в квартиру одна. Насколько она знала, он спал внизу, в баре.

Очевидно, он избегал оставаться с ней наедине, но это не меняло сексуального влечения между ними, которое было очевидным и яростным. Даже когда они сидели в переполненном баре, окруженные десятками людей, она замечала, что он смотрит на нее своими темно-карими глазами — не как ее работодатель, а как горячий мужчина, который хотел ее взять.

После долгих раздумий Саманта

решила послать матери открытку с короткой запиской, чтобы родители знали, что с ней все в порядке и что она сознательно решила не возвращаться домой. Она не хотела их вмешательства касательно того, что она будет делать со своей жизнью и будущим. Она все еще пыталась понять это. Но чем больше она вспоминала разговор с Клэем о своем желании стать кондитером, тем больше эта идея ей нравилась.

«Именно это мне и нужно сделать», — вдруг ясно осознала Саманта, — «дать волю своим желаниям и потребовать того, чего она хочет, не принимая «нет» в качестве ответа. Не было никаких сомнений в том, что Клэй чувствовал ту же страсть. Один из них должен вырваться из-под контроля, и Саманта знала, что это должна быть она.

В результате добровольной изоляции Клэй никогда не был так поглощен инвентаризацией, заработной платой и составлением графиков. Его кабинет был чище, чем за последние месяцы, и все документы, которые обычно громоздились на его столе, были убраны или отправлены, все счета оплачены, отчеты подписаны. Днем ему нечего было делать, поэтому Тетрис стал его лучшим другом.

При каждом удобном случае Саманта искушала его, и он знал, что если позволит себе еще больше потерять контроль над собой, отношения между ними испортятся очень быстро.

Он физически содрогнулся при мысли об обладании этой женщиной, и низкий, мучительный стон вырвался из его горла. Незаконная фантазия, заставлявшая его ворочаться на диване всю ночь, сейчас сделала его член тверже камня. Он потер ладонью увеличивающуюся выпуклость на брюках.

— Тебе помочь с этим? — спросил хриплый женский голос.

Он резко открыл глаза. На мгновение ему показалось, что это галлюцинации Саманты, остаточный эффект фантазии, которую он только что лелеял, но когда она закрыла дверь кабинета и заперла ее за собой, он понял, что эта женщина не плод его воображения.

Он также знал, что настал момент расплаты, и выпрямился в кресле, задаваясь вопросом, есть ли у его слабеющей силы воли хоть какой-то шанс против решимости, сияющей в ее глазах, или целеустремленности, с которой она подошла к его столу.

Он не знал, была ли она одета для соблазнения, но ее наряд в значительной степени этому способствовал. Бледно-желтый кружевной топ, обрезанный чуть выше талии, обнажал нежную кремовую кожу живота, а многослойная кружевная юбка, доходившая до середины бедер, подчеркивала ее длинные сексуальные ноги. Ее шелковистые светлые волосы мягкими волнами рассыпались по плечам, и когда она сократила расстояние между ними, у него закружилась голова, будто весь воздух внезапно высосали из комнаты.

Она обошла стол и остановилась прямо между его раздвинутых бедер. Достаточно близко, чтобы он мог протянуть руку и провести пальцами по обнаженной плоти ее живота или вниз по ее длинным, гладким ногам. Или, если бы он наклонился вперед, он мог бы легко погрузиться языком в ее пупок. От одной этой мысли у него потекли слюнки.

— Как долго ты собираешься избегать оставаться со мной наедине? — спросила она, наклоняя голову в сторону.

— Это для твоего же блага, — хрипло сказал он.