Порою блажь великая
Шрифт:
В своем номере в отеле Род бросает чтение объявлений и неохотно расчехляет гитару, чтоб присоединиться к репетиции, затеянной его шебутным товарищем.
За озаренными солнцем каракулями неоновых труб Тедди прислушивается к нарастающему смеху и веселью, погружает свой аналитический лот в темный колодец, откуда выплескивает радость. Чего они теперь боятся? Ивенрайт капитулирует перед галстуком: ладно, белая рубашка — достаточная уступка… но только не эта удавка, и точка! Симона слышит звонок в дверь, спешит подойти, пока он не разбудил шестилетнее чадо; перед тем как выбежать из спальни, она с омерзением кутается в линялый шенильный
(Переправившись через реку, к гаражу, я придержал лодку, пока Вив вылезала на берег, подобрав одной рукой длинную юбку и оберегая от грязи свои туфельки на высоких шпильках. Она прошла по гравию к гаражу, ждала там, пока я привяжу лодку и накрою мотор брезентом. Небо было чистым, и брезент мог бы не понадобится, но первое, чему учишься в этих чащобах сызмальства, — как не разомлеть на солнышке. «Никогда не верь солнцу дальше своей тени», — всегда говаривал старик. Поэтому я не пожалел времени на возню с брезентом, пусть мы даже и опаздывали малость. Я не торопился, все сделал как полагается, и пусть она постоит немножко…)
Главный по Недвижимости Хотвайр машет кому-то дальше по улице.
— Это ж Сис. Эй, Сисси, подожди-ка, — и они ускоряют шаг, нагоняя ее. Главный по Недвижимости берет ее за руку. — Ты уверена, что тебе стоит идти, Сисси? Так сразу после Уиллардовых?
Она сморкается под вуалью.
— Уиллард весьма уважал Джо Бена. Я должна пойти.
— Вот ведь женщина. Вы же знакомы с братом Уокером? Из Первой Церкви Метаболики?
— Метафизики, мистер Хотдог. Да, мы виделись в… вчера. Еще раз — мои глубочайшие соболезнования, миссис Эгглстон, — вместе с соболезнованиями брат Уокер протянул руку. — Эти последние дни… стали испытанием для многих из нас.
Главный по Недвижимости стиснул ее локоть:
— Но мы прошли их, верно, Сисси, девочка? Мы вышли из леса.
Процессия двинулась дальше. Девочка Сисси жалела, что не наедине с братом, что нельзя пожаловаться ему, какую гнусность вздумала страховая компания учинить с ее деньгами за Уилларда. Главный по Недвижимости Хотвайр жалел, что не толкнул Уилларду что-нибудь пожирнее синематографа, раз уж так вышло, что все одно к нему вернется. А брат Уокер жалел, что не надел какой-нибудь менее строгий костюм. По ходу шествия он наблюдал здоровую и упругую, некогда мускулистую грудь Хотвайра под свободной голубенькой тенниской и жалел, что сам не решился на чуточку свободы. Он бы выигрышно смотрелся на фоне всего этого душного официоза. Он думает… а не снять ли черный саржевый пиджак и не ослабить ли галстук? В такой-то день — кто осудит человека за маленькую неформальность? Даже если Божьего человека? Это хороший способ показать тем, кто еще не стал Братьями и Сестрами, как Вера пренебрегает условностями, показать, что он — рубаха-парень, без пиджака и пижонства. Галстук можно даже и вовсе снять. И тогда преподобный Томз с его отложными манжетами и обложным черным двубортником, да с платочком в кармашке — разве не поблекнет Святоша Томз, когда его заменит белая рубашка с расстегнутым воротом, и свободное горло куда как более зычным голосом пропоет куда позатейливее панегирики? Натурально поблекнет!
— Ох, да, — говорит он, — время великих испытаний для многих из нас.
(Основательно укрыв лодку, я подошел к гаражу. Вив стояла, не зная, на чем я собираюсь ехать в город. У джипа этот чертов съемный верх, который мне никогда не нравился, но в пикапе все еще бардак после старика Генри — я так и не подчистил там, только руку забрал. Поэтому сказал: поедем на джипе. И поведешь ты, о'кей? Неохота мне…
Летом я ничего не имею против джипа — в хорошую погоду
Вив села за руль, заскрипела стартером. Я откинулся назад и принялся протирать для себя обзорную дыру на пластиковом дверном окошке…)
Флойд Ивенрайт выходит из дому при галстуке, направляется прогревать машину и встречает Орланда Стэмпера, который тоже идет к своей машине, при таком же параде, при той же досаде, что и Флойд.
— Эээ, да… дела, Орланд… вот черт упрямый: пока в гроб не глянет — не открестится.
— Утихомирься он пораньше, — сердито сказал Орланд, — Дженис была бы при живом муже, а не с тем, что сейчас у Эдварда Лилиенталя лежит. И счастье, что он со своей твердолобостью еще больше душ наших не загубил…
— Дааа… жалко Джо Бена. Хороший был товарищ.
— Если б Хэнк хоть на день пораньше глянул, прикинул и задумался… пятеро малышей имели бы папу, а не жалкую страховку в четыре тысячи долларов. И у старика осталось бы две руки…
— А что про старика Генри слышно? — спросил Ивенрайт.
— Говорят, держится. Держится. Не берет смерть этого крутого старого енота.
— А как он проглотил известие о том, что его гордость и отрада прогнулся под профсоюз? Мне-то казалось, что одно это старого енота прикончит…
— Ну, сказать по правде, я не знаю, как он это принял. Не думал даже. Может, ему и не сказали.
— Да ладно. Кто-то уж наверняка сказал.
— Может, и нет. Хэнк распорядился никого к нему не пускать. Может, доктор от новостей его оградил, пока не поправится.
— Угух… ну тогда-то ты знаешь, что будет. Он же всем бошки поотрывает, кто под руку подвернется. Особенно Хэнку. И будь я Хэнком, я б поспешил рассказать старику до того, как тот снова научится махать свой клюкой.
— С одной рукой, — сказал Орланд, — да и та на перевязи… рискну предположить, что время отрывания голов кануло в прошлое для Генри Стэмпера.
«В жизни не видал, — поет Рэй, — такого солнца свет».
— Я не сдамся, — клянется Дженни.
— Тедди?.. — окликает Мозгляк Стоукс. — Который час?
— Без двадцати, мистер Стоукс, — отвечает Тедди.
— Значит, через двадцать минут они пойдут. Ой, ой, это мерзкое солнце… надо бы тебе подумать о козырьке каком-нибудь, Тедди.
— Да, наверно, надо. — Тедди возвращается к своим кранам. Народ продолжает прибывает. Если так дальше пойдет, придется позвонить миссис Карлсон из «Морского Бриза». Надо было уже подготовиться — но он все никак не может поверить, что такая погода и победа могут обернуться для него такими хлопотами. Это противоречит всему, что он постиг…
(Вив оставила в покое стартер, чтоб снять белые перчатки, — руль и рычаг передач покрыты шероховатым марким пластиком — и всучила их мне, чтоб не запачкать, воюя с джипом. Никто из нас ничего не говорил. Она потрудилась над собой по случаю; пол-утра собирала на голове волосы, этакой бухтой золотых канатов — богом клянусь, женщина тратит больше сил и времени, только под венец собираясь, — но к тому времени, когда холоднокровный мерзавец закашлял, завелся, заглох, снова завелся и наконец вытащил нас на дорогу, эти золотые колечки того гляди распутаться готовы были. Я наблюдал за ее борьбой, но сам и пальцем не пошевелил. Даже не подсказал ей, чтоб подсос вытянула. Я просто сидел с этими перчатками на коленях и думал, что пора уж кое-кому из ближних научиться рулить и везти груз…)