Порридж и полента
Шрифт:
Обалдевший Прицци обратился к Кони:
– Они что, с ума посходили?
– Вы осмеливаетесь оскорблять британских поданных?– грозно спросила Тэсс.
Чтобы как-то унять свою ярость, она на глазах у восхищенного инспекора Кони одной рукой схватила мраморный бюст императора Траяна, гордость кабинета Прицци, и поставила его на шкаф с книгами. Такая демонстрация атлетических возможностей заставила обоих полицейских умолкнуть. Воспользовавшись этим, Сьюзэн продолжила:
– Мы втроем хорошо знаем Фортунато Маринео и готовы быть гарантами его порядочности и невиновности. Будьте же справедливы и последовательны, синьор комиссар: Фортунато не может быть преступником потому, что я его люблю!
– Когда ты влюблен,– нежным голосом добавила Мери Джейн,– небо кажется таким голубым, а все люди такими прекрасными, что никому никого не хочется убивать.
– Нет, хочется!– взревел Массимо.– Мне хочется!
– О, неужели же такое возможно, синьор комиссар?
Прицци, до этого привставший от негодования, рухнул в кресло и выдавил из себя:
– Я так и думал, Кони, они сошли с ума!
Сдерживая негодование, как и в прошлый раз, Тэсс переставила Траяна со шкафа на стол. Кони не удержался и прошептал шефу на ухо:
– Какой класс! Вы видели, а?
К счастью для него, Массимо ничего не слышал. Собрав всю свою силу воли в кулак, он холодно произнес:
– Я готов простить вам все по вашей молодости, синьорины, но при условии, что вы немедленно покинете этот кабинет, и притом молча, иначе карабинеры препроводят вас до ближайшей границы!
– В таком случае, мы попросим убежища в британском консульстве!– возразила Сьюзэн.
– Отлично! Тогда ступайте туда и, главное, оттуда не выходите!
– И вы это говорите нам, кто так любил Италию еще до приезда сюда?…– вздохнула Мери Джейн.– Ох, Сьюзэн, зачем ты так настаивала, чтобы мы изучали этот язык фашистов!
Побледневший от гнева Массимо вскочил, схватил Мери Джейн за плечо и заставил ее обернуться к себе.
– Что вы сказали? Что вы посмели сказать?
– Только фашисты могут так попирать демократические свободы!
Рядом с подругой встала Тэсс.
– Если вы только попытаетесь применить к ней третью степень, вам придется иметь дело с другими людьми!
Прицци судорожно схватился за узел галстука, чтобы развязать его, и оперся одной рукой на стол.
– Кони… вы… вы слышали? Эти девчонки… В моем собственном кабинете… Невероятно! Даже не знаю, не привиделось ли мне…
Затем, немного успокоившись, продолжал:
– Вон отсюда! Да поскорее! Езжайте поучать людей из Скотланд Ярда, если им это так нравится, а нам наплевать на ваши дурацкие советы! Я и дальше буду арестовывать тех, кого мне нужно, не спрашивая разрешения у королевы Англии!
– Ошибаетесь, синьор комиссар!– заметила Сьюзэн.– Наполеону тоже казалось, что он может не считаться с Великобританией, а знаете, чем это для него закончилось?
– Вон! Вон отсюда!
Инспектор вытеснил сопротивлявшихся англичанок за дверь. Когда он опять подошел к столу, шеф заметил:
– Кажется, вы не очень-то стремились проявить служебное рвение, а, инспектор?
– Не мог же я кого-то из них ударить, синьор комиссар. Ведь я бы мог убить одну из них!
– Насколько мне известно, никто не просил вас кого-то ударить! Во всяком случае, мне не хотелось бы, чтобы вы выглядели так, словно собираетесь примириться с нашими временными противниками только потому, что они – женщины!
– Они еще девчонки!
– Ма ке! И как скверно воспитаны! Настоящие дикарки! Приведите сюда Маринео. Мне необходимо сказать ему пару слов!
Пока Кони ходил в камеру, где Фортунато со вчерашнего дня грыз себе ногти, Массимо перезвонил жене.
– Это ты, любовь моя?
– А кто же это может быть?– проворковала она.– Почему ты звонишь?
– Потому, что соскучился по тебе, голубка моя…
– Работай, Массимо дорогой… Работай! Ни за что не отвлекайся, даже на меня… Думай о Милане, любовь моя…
С привкусом горечи во рту комиссар положил трубку.
Массимо Прицци долго рассматривал сидевшего напротив него Фортунато и наконец спросил:
– Ты, естественно, потребуешь присутствия адвоката?
– А зачем он мне?
– Ма ке! Чтобы помогать тебе в защите, разве не так?
– Мне незачем защищаться, поскольку я ни в чем не виновен.
– Это ты гак думаешь. Может быть, для тебя это будет удивительно, но я почти уверен, что это ты повесил Маргоне.
Сын донны Империи недоуменно посмотрел на него.
– Этого не может быть…
– Чего не может быть?
– Чтобы вы были настолько глупы!
– Эй, ты!… Предупреждаю тебя Фортунато, будь повежливее, понял? Ладно…
– Скажите, синьор комиссар, вы подумали о маме?
– Почему я должен думать о своей матери?
– Да не о вашей, а о моей, единственного сына которой вы держите в тюрьме и пытаетесь обесчестить… Маргоне… Джозефина… Неужели же вы собираетесь пришить мне все преступления, которые были совершены с самого дня моего рождения? Хоть немного объясните, зачем бы мне понадобилось убивать этого беднягу Маргоне?
– Из-за наркотиков.
– Святая Мадонна, наркотики! Да чтобы я умер в эту же секунду, если хоть раз в жизни прикоснусь к этой гадости! Значит, я не только убийца, но еще и наркоман! Ма ке! Если бы я вас не знал, то подумал бы, что вы совершенно меня не уважаете, синьор комиссар!
– Напрасно смеешься, Фортунато, совершенно напрасно. Если хочешь знать мое мнение, ты крепко влип! Ну, что скажешь?
– Из-за наркотиков? Или из-за Маргоне?
– Нет… По правде говоря, я еще не уверен в том, что ты занимаешься торговлей наркотиками и что это ты убил Маргоне… Но есть еще Джозефина.
– Разве она тоже была наркоманкой?
– Нет, она была влюблена… и, представь себе, в тебя.
– И за то, что она меня любила, я убил ее?
– Да.
– Странно, не правда ли?