Порридж и полента
Шрифт:
После всего, что ему пришлось пережить накануне, Генри хотелось только спать. И когда ужасный крик вывел его из состояния сна, он решил, что опять находится в Дюнкерке, и, не открывая глаз, ведомый рефлексом двадцатипятилетней давности, бросился бежать. Пробегая мимо кровати, он зацепился за ее ножку, упал и лишь тогда окончательно проснулся. Желая понять, что же все-таки произошло, он повернул ручку выключателя и в удивлении застыл при виде представшей перед его глазами сцены: его жена, стоя на кровати, была похожа на привидение. Позабыв о том, что совсем недавно он выглядел более чем смешно, Генри строго спросил:
– Эй, Люси, что с вами? Люси!
Выведенная из этого едва ли не сомнамбулического состояния голосом своего мужа и повелителя, Люси всхлипнула:
– Генри! Ох, Генри!
– Ну что еще?
– Я недостойна быть вашей женой!
– Да?… И вы не могли отложить свою исповедь до утра?
– Нет! Мне привиделся Святой Георгий!
– Прошу вас, не говорите глупостей, Люси, и, пожалуйста, успокойте ваше богатое ирландское воображение!
– Святой Георгий вовсе не ирландский святой, Генри!
– Хорошо! Допустим! Так что от вас хотел Святой Георгий, дорогая?
– Он пристыдил меня за то, что я не следую за вами в бой! Я еду вместе с вами в Италию, Генри! Это воля неба!
Рэдсток не сразу решился на ответ, а когда он сделал это, его речь была наполнена беспримерным благородством.
– Только сегодня, в этот благословенный день, я понял, что наш брак благословил сам Господь Бог, Люси!
Проходя к себе в кабинет, комиссар Прицци позабыл ответить на приветствие секретарши. Он находился в прескверном настроении. Все у него не клеилось. Элеонора опять начала говорить о Милане и о том, как они, наконец, заживут вдвоем в столице Ломбардии. Но для этого Массимо требовалось заслужить расположение начальства, а сделать он это мог, лишь с успехом завершив порученное ему расследование. К сожалению, по непонятным для Элеоноры причинам, мужу этого никак не удавалось добиться. Ей казалось, что если она сама займется этим, дела пойдут намного быстрее. Подобные рассуждения выводили Массимо из себя. Он очень любил жену, однако это не мешало ему временами считать ее набитой дурой. Из всего того, что она говорила, только одно заслуживало внимания: их переезд в Милан состоится не так скоро, как им того хотелось.
Прицци тоном военачальника, бросающего свои полки на штурм неприятельской крепости, вызвал по селектору Кони. За этим сразу же послышался топот стадвадцатикилограммового инспектора, бегущего в кабинет своего начальника. На секунду Массимо показалось, что дверь кабинета сейчас слетит с петель. Однако инспектор остановился перед ней, вежливо постучался и вошел, дыша как хорошо раздутый кузнечный мех.
– Вызывали, синьор комиссар?
– Есть что-то новое по "Ла Каза Гранде"?
– Нет.
– Так чего же вы ждете? Или думаете, что факты будут сами бегать за вами?
– А что мне делать?
Комиссар со злостью ударил кулаком по столу.
– Хорош у меня заместитель! С меня спрашивают, требуют результатов, а я должен все делать сам! Если через сорок восемь часов вам не удастся добыть сведений для ареста виновных, я избавлюсь от вас, инспектор! Поняли?
– Ма ке! Но как же мне это сделать?
– Вы что, уже не инспектор полиции?
– Да, но…
– Либо вы достойны этого звания, либо нет. Если да, то докажите это, если нет, то сдайте свое удостоверение! Вам ясно?
– Кажется, да, синьор комиссар. Но ведь у нас уже есть один задержанный – синьор Фортунато Маринео.
– Бедный мой Паоло… Не знаю, какая муха вас укусила и почему вы пошли работать в полицию?
– Меня укусила не муха, синьор комиссар. Меня все время грызла моя мать!
– Кажется, она не подумала о ваших истинных способностях?
Кони весело рассмеялся.
– Кажется, нет, синьор комиссар.
– И вы еще смеетесь?
– Прошу прощения, синьор комиссар.
– Постарайтесь понять, инспектор: я арестовал Фортунато только лишь затем, чтобы не дать Пампарато убить его и таким образом отомстить за свою Джозефину.
– Значит, вы считаете, что Фортунато действительно убил Джозефину?
– Так считаю не я, а Пампарато.
– А вы, синьор комиссар, что вы думаете по поводу уверенности Пампарато?
– Просто то, что, сам того не подозревая, он становится похожим на убийцу Маргоне.
– Вот как?
– Хорошенько подумайте, Кони! Убийство Джозефины Пампарато – просто-таки удачная находка для тех, кто решил избавиться от Маргоне. Уверен: они надеются, что мы станем искать связь между двумя убийствами и окончательно запутаемся в этом, поскольку, даже если малышка и занималась чем-то, то вряд ли это были наркотики. Поверьте мне, Кони: смерть Маргоне напрямую связана с торговлей наркотиками, центром которой сейчас стал Сан-Ремо. Ну, а трагическии конец Джозефины – результат ревности в обычной любовной истории. Кто мог ее убить? Фортунато? Пьетро? Энрико? Ансельмо? А почему бы не донна Империя, чтобы оградить от нее своего сына? Она кому-то мешала, и ее убрали. А вам предстоит узнать, кто это сделал!
– Мне?
– Пока я буду заниматься этими чертовыми наркотиками, которые появляются неизвестно откуда! Существует уверенность, что к нам они попадают морем или сбрасываются с воздуха, но никто не знает, какими путями они поступают к основным клиентам! Я успел хорошо присмотреться к персоналу "Ла Каза Гранде", пока допрашивал их по делу Джозефины. Должен признаться, никто из них не похож на наркомана.
– Так что же нам делать, синьор комиссар?
Разговор комиссара со своим заместителем был прерван какими-то выкриками в конце коридора, переросшими в настоящую бурю у двери его кабинета. Слышались резкие голоса женщин и более низкий голос полицейского Леонардо Пантелетти.
– Давайте посмотрим, что там, Кони.
Инспектор уже было подошел к двери, но та вдруг широко распахнулась от резкого толчка и полицейский Леонардо Пантелетти, пятясь, влетел задом в дверь, а на пороге предстали три англичанки. Глаза комиссара полезли из орбит, а Кони всей своей массой едва удержал карабинера, который только невероятным усилием сумел устоять на ногах. Массимо взревел:
– Что значит весь этот цирк?
– Я…– пролепетал Пантелетти,– я хотел… не дать им пройти, но…
– Ясно! Можете идти! Ну а вы, синьорины, не объясните ли мне, по какому праву…
К столу комиссара решительно подошла Сьюзэн.
– По праву, предоставленному нам Декларацией прав человека!
– Вы что, смеетесь надо мной?
– Мы думали, что на итальянской земле восторжествовали принципы законности, а присутствуем при вопиющем беззаконии! Мы стали свидетелями того, как полицейский в ходе расследования утратил всякое беспристрастие и встал на сторону одного из лагерей! Мы прибегнем к общественному мнению!