Портартурцы
Шрифт:
Наступило затишье. Солдаты, укрепив позиции, стали все чаще и чаще собираться к речке, чтобы выкупаться и постирать белье. Стояли тихие солнечные дни. Звонко перекликались цикады. Солдаты смотрели на деревья, ожидая увидеть птиц, и очень удивлялись, когда вместо них на ветках оказывались обыкновенные, только очень большие мухи.
— Разная на свете насекомая бывает, — сказал орловец. — Посмотришь, как будто пустой край, а присмотришься — и в нем интерес есть.
— К черту такой интерес! — закричал Семенов. — И без него проживем. Подумаешь, из-за какой-то мухи кровь проливать.
— Я так говорю, вообще. А почем ты знаешь, что под нами? Может быть, бриллианты. Из-за пустой земли не станут войну вести и целый флот пригонять.
— Вот накопаем бриллиантов, нагрузим пароходы и поплывем к твоей милой, — зло сказал Семенов. — Эх ты, мечтаешь! Пустая здесь земля. А наш сверчок чем хуже этой самой цикады?
— Я так говорю, вообще. Тут, я слышал, другой интерес есть. Нас мужиков и фабричных он не касается.
— Ты о чем? — не без любопытства спросил Семенов.
— Говорят, из-за моря война. А оно мне не нужно, тебе тоже… Нам земля нужна, а не вода.
— Так ты что же воюешь? — не без злобы спросил Семенов.
— Воюем… Тут, брат, политика, — усмехнулся орловец. — У нас в Орловской губернии без маньчжурской земли много. — И, подумав немного, мечтательно добавил — Только вся она у помещиков. Эх и землица же! Не чета этой. Мужикам бы ее…
— Нас сюда загнали для отвода глаз, — проговорил Семенов. — В Рассее останутся помещик с батраками, а в Сибирь отправят переселенцами безземельных.
— От батрачьего труда не много получишь. Так земля и будет зря под паром находиться.
— Что же делать? — спросил цыган.
— Вскоре все угодья будут крестьянскими, — полушепотом проговорил орловец. — Готовятся к этому.
— Это верно. Прошлый год у нас по деревням проходили ученые люди, социалисты, большевики. Они подучили многому.
— Напористо действуют, — сказал Антонов. — В Иркутске рабочие устраивают маевки. Там густые леса кругом города… Узнала полиция после полудня. Кинулись ловить, да ничего не вышло. Народ вечером шел и прокламации читал. Есть такие люди и здесь, да до поры до времени помалкивают.
— Что же своих-то солдат бояться, — вставил цыган.
— Крестьяне неодинакового достатку. У пролетариев фабричных, значит, ясное положение, а среди крестьян есть кулаки. Мой отец со своими товарищами всегда об осторожности говорил.
— Только бы загорелось… Не потушишь тогда, — сказал многозначительно Семенов.
Семенов редко кого не задевал своими насмешками. Особенно не любили его молодые солдаты. Подковин сталкивался с ним несколько раз. Но, как бы не замечая недружелюбных взглядов и выходок, продолжал здороваться с ним и не проявлял даже и тени недовольства.
В батарее, как правило, возможно дольше держали около лошадей одних и тех же ездовых. Самые дикие лошади сживались со своими ездовыми и слушались их. Конский состав чаще всего осматривал Мехметинский, Однажды Подковин услышал, что он и поручик Михайлов пойдут на коновязь.
— Семенов! — окликнул Подковин солдата. — Иди сюда!
Ездовой не остановился.
— Иди сюда! Очень нужно… Да подходи скорее ближе, — сердился Подковин, приближаясь к Семенову.
— Что такое нужно? — протянул Семенов и, прищурив глаза, посмотрел на Подковина.
Самодовольная поза ездового, выставившего ногу вперед и поглаживающего бородку, взбесила Подковина, но он сдержался и сказал тихо:
— Сейчас Али-Ага будет на коновязи. Понимаешь? Сообщи, что он злой, как собака. Сам приготовься, ты в первом взводе, к тебе первому подойдут…
Не дождавшись окончания фразы, Семенов убежал. Подковин, увидев метнувшихся ездовых, успокоился и ушел в палатку-канцелярию.
Мехметинский и Михайлов подошли к первому взводу. Каждый ездовой был поглощен осмотром своей пары лошадей и очисткой пятен на их боках и ногах.
— Смирно! — скомандовал дежурный фейерверкер.
Семенов не успел вытереть у жеребца пятна на ляжке, но фейерверкер уже вызвал его.
Офицеры быстро отошли на небольшую площадку. Подковин попятился и, увидев пятно на лошади Семенова, незаметно для офицеров вытер его рукавом своей гимнастерки. После этого он спокойно стал сзади Михайлова. Но его поступок не ускользнул от внимания ездовых.
Семенов был самым аккуратным ездовым в батарее. Но на этот раз он проходил мимо офицеров в большом смущении. Зоркий взгляд Мехметинского заметил встревоженное выражение на лице солдата.
— Ты что — болен?
— Живот болит, ваше высокоблагородие.
— Обратись к фельдшеру. Только, смотри у меня, обязательно.
Фраза, брошенная Семеновым, заставила офицеров переглянуться. Среди солдат укрепленного района уже были случаи заболевания дизентерией.
— Проведи лошадей, — скомандовал Мехметинский.
Незаметным движением Семенов ткнул лошадей в губы. Они затанцевали, а одна из них, та, у которой Подковин — стер пятно, приподняла зад и брыкнула ногами.
— Хорошо, — сказал Мехметинский. — Иди сейчас же к фельдшеру.
«Какая досада, — подумал Семенов, — придется глотать противную касторку. От этого идиота фельдшера не отвяжешься. На руки он не дает… А все-таки пятно, дьявол лысый, просмотрел. Надо вытереть, а то вернется и увидит».
Взяв щетку, Семенов не нашел пятна.
— Так черти пугают нашего брата, что пятна везде мерещатся. Совершенно чисто, а касторку пить придется. Тьфу!
2
Японцы снова начали наступать на наши позиции. Вторая батарея открыла огонь по неприятельским цепям. Через головы артиллеристов летели ружейные пули.