Портартурцы
Шрифт:
Лица солдат оживились.
— Скажи там, браток, чтобы вечерком двинули по редуту, пусть повеселят солдатское сердце.
11
Перед закатом солнца Золотая послала пять снарядов, и они смели все, что враг нагородил за ночь. Перелетающие через голову снаряды на этот раз поразили телефониста странным звуком.
— Золотая гора! — кричал Подковин в трубку. — Наши снаряды метко бьют, но они какие-то странные: они не шумят, как раньше, а лепечут. Кабы какой-нибудь не свалился на головы защитников. Совершенно безопасно?.. Хорошо. Передам стрелкам. Ждем еще удара по подступам к капониру № 3. Там неблагополучно: японцы около него работают на полный ход… Через две-три минуты? Жду!
— Кто это у тебя «лепечет»? — спросил штабс-капитан, выйдя из своего укрытия.
— Последние снаряды Золотой.
— Что же они, черти! Пояски, верно, слабые сделали.
— Сейчас будет выстрел. Послушайте.
После сигнального телефонного звонка Копьев вышел на батарею, а телефонист убежал в будку. Первый снаряд издавал жуткие звуки. Он как будто кувыркался в воздухе.
— И впрямь лепечет, — засмеялся Копьев, — Но попадание удачное.
Когда Подковин подошел к телефону, штабс-капитан крикнул:
— Проси еще парочку снарядов на то же место.
Четвертый снаряд упал на Китайскую стену. Копьев и Подковин вздрогнули:
— Беги скорей и узнай, в чем дело. По своим, кажется, ляпнули, — хрипло проговорил штабс-капитан.
На месте катастрофы оттаскивали раненых и убитых. Едкий пороховой дым заполнил окоп, пыль разъедала глаза. Подковин увидел лежащим бородатого стрелка, с которым недавно разговаривал. Глаза его были полузакрыты. Изо рта сочилась кровь. Уши стали прозрачными. На переносье лежала складка задумчивости, а из морщинок около глазных впадин струилась усмешка. Телефонист схватил стрелка за руку — она была холодная.
— Готов, — шепотом проговорил подошедший солдат. — Со смехом умер. Ты как только ушел, он на месте сидеть не мог, все бегал по окопу. «Скорей бы, засветло бы вдарили», — твердил он. Вот упал первый снаряд, да так ловко, что лучше уж некуда. Как раз попал в ту точку, за которой я наблюдал. Мешки ихние к черту! И людей более полдесятка, наверное, перековеркало. «Так их, извергов, так!» — кричал наш бородач. После второго и третьего снарядов забегал, точно мальчишка на улице: «Молодцы наши артиллеристы, они не дадут пехоту в обиду… Эту ночь спокойно буду спать»… Вот и уснул, — горько усмехнувшись, закончил стрелок.
— Перестарались гаубицы, — сказал Подковин.
— Неказисто вышло, — качали головой солдаты.
Глава шестая
1
Непомерная тяжесть свалилась с плеч защитников, начиная с солдата и кончая генералами, после отражения августовских атак. В городе, в офицерских блиндажах, в кают-компаниях броненосцев, в штабах говорили об исключительной стойкости и сметливости солдат, матросов и офицеров младшего состава. Говорили о тех, которые стояли лицом к лицу со смертельной для крепости опасностью, которые отстранили эту опасность своими маловооруженными руками.
Генерал Стессель вернулся домой в хорошем настроении. Спустившись осторожно со своей арабской лошадки, он передал ее ординарцу и грузно зашагал к парадному входу. На дворе чесались об угол дома две жирные свиньи, голосили запертые в свинарник поросята, суетливо копошились в навозе куры. Дородная Вера Алексеевна Стессель с засученными рукавами стояла на крыльце черного хода и осматривала хозяйство.
Ординарец ввел лошадей во двор.
— Как дела, Прокоп? — спросила генеральша своего денщика. — Генерал домой приехал? Жестоко бомбардируют? Какой фланг обстреливают?
— Спокойно стало, ваше превосходительство. Наши солдаты отдыхают, а он копается.
Прогудел снаряд и упал в бухту. Вера Алексеевна вздрогнула и попятилась к двери. Несколько мелких снарядов упало около доков. Резкий взрыв раздался саженях в ста справа.
— Прокоп, это что?
— Шарит, ваше превосходительство. Так, на дурницу палит, авось во что-нибудь и попадет.
— А где же, по-твоему, самое безопасное место?
— В Артуре-то? — Прокоп на несколько секунд задумался и, задрав голову, посмотрел в небо, как бы ища в голубом просторе ответа на вопрос генеральши. — Если, скажем, что палить он больше с моря не будет, — а ему теперь, когда наш флот подраненный, это ни к чему, — то Перепелиная гора с этой стороны — славное место. Например, дом генерала Волкова. Там такой, сказывают, подвал, что и морской снаряд не прошибет.
Вера Алексеевна, круто повернувшись, ушла в комнаты.
— Что опять случилось в твоем хозяйстве? — спросил Стессель супругу, увидев ее озабоченное лицо.
Вера Алексеевна зло покосилась на мужа.
— В чем же дело?
— Снаряды, — хрипло сказала генеральша.
— Да, снаряды кругом падают. Тут уже ничего не попишешь. Надо спокойнее относиться. — Стессель сузил глаза и добродушно усмехнулся.
— И в дом генерала Волкова тоже могут быть попадания?
— Что на склоне Перепелиной? Не знаю, — протянул генерал.
— Раз не знаешь, то узнай, мой милый, да поскорей. А как на линии огня?
— Начинают к Высокой подбираться.
— Кто у тебя там? Ты, смотри, Фока не пошли. Пусть здесь, на правом фланге около тебя околачивается.
— На Высокой Третьяков и Ирман.
— Вот это умно! Третьякову нужно поучиться, выправить киньчжоуские грехи… Довольно играть в войну, воевать нужно. Он теперь проявит распорядительность и будет зорко следить за действием японцев. Ирман в поводыре не нуждается. Фоку ты особенно не доверяйся: он до приторности осторожен, но его замечания и характеристики весьма интересны. Ему бы, по-моему, пора начать басни и сказки писать, — Генеральша рассмеялась.
— Ну что ты, милочка, так о боевом генерале отзываешься.
— Он им не был и не будет. А если что с крепостью случится, то судить будут тебя и Фока…
Стессель вскочил со стула и, широко расставив ноги, захохотал:
— Я наград жду за августовские бои, а она суд. Все давно направлено к государю императору.
— Ладно, ладно, мой будущий министр. Я пока присмотрю в столовой, а ты до обеда приказ напиши. Ты опять заленился.
— Их и так уже больше полтысячи. Кажется, вчера 525-й писал.