Портрет баронессы Зиммерштадт
Шрифт:
Он собирался стать врачом и посещал публичные лекции с вскрытиями трупов. Я поначалу сопровождал его, но потом бросил. Трупы меня не привлекали. Оливер продолжал ходить на лекции, и вот там-то он и познакомился со своей новой любовью. Он рассказывал мне об очередной пассии в самых восторженных выражениях. Я сделал вид, что рад и всячески поощрял его в этой любви, хотя на самом деле считал, что это всего лишь увлечение. Скоро оно пройдёт, и он поменяет эту пассию на другую, как случалось не раз. Пока же он ходил сам не свой от счастья и говорил о предложении руки и сердца, которое он ей сделает. Меня всё это угнетало. Я, хоть и в глаза не видел его новую бабу, заранее считал её уродкой, ненавидел её и ревновал.
Только через неделю Оливер, ставший вдруг скрытным и суеверным, сообщил мне её имя: Клелия, и показал платок, который она ему подарила. Я был
Я выследил эту влюблённую парочку. Битый час смотрел, как они гуляют по бульварам, а когда они расстались, быстро подошёл к Клелии. Она изумилась, увидев меня. Я прямо объявил ей, что имею виды на графа Оливера. Он должен принадлежать мне. Мне одному. Я начал рассказывать о непостоянстве графа, о его любовницах, но Клелия, не дослушав, расхохоталась и заявила, что нисколько его не любит. У неё, оказывается, в провинции уже есть жених, гораздо более достойный и богатый, чем граф Оливер, и она в ближайшее время выйдет за него замуж. А с Оливером крутит просто так, от скуки. Ещё она призналась, что самым счастливым временем в её жизни были часы, проведённые со мной в зале для экзекуций. Она была без ума от меня, особенно в те минуты, когда я дрочил на умирающих мужиков, но не могла признаться в этом, потому что я принял бы её за сумасшедшую. Надо действительно быть сумасшедшей, чтобы влюбиться в того, кто дрочит на умирающих. Она так и сказала мне: я сумасшедшая, потому что любила тебя, да и сейчас люблю.
И тут же, за столиком в полупустом кафе, написала Оливеру письмо, в котором отвергала его ухаживания и называла болваном. Письмо было отнесено на почту.
Несколько дней я не видел Оливера. По слухам, он уединился в своём загородном поместье. Я, конечно, понимал, что любимый мой переживает, но, учитывая особенности его натуры, был уверен, что скоро это пройдёт.
И вот вечером мне принесли от него записку. Оливер просил немедленно приехать к нему в Венстон, и постараться успеть до полуночи. Он сейчас один в доме, всех слуг он отослал, дверь не заперта. Меня заинтриговала такая срочность, и главное - упоминание полуночи. Ехать было далеко, но я взял карету и поехал. В мыслях моих роились эротические фантазии. Я представлял, как Оливер кинется мне на грудь, и как я, весь возбуждённый, с текущим пенисом, буду обнимать его, целовать залитое слезами лицо и шептать слова утешения.
Действительность намного превзошла мои самые смелые ожидания. Дом в Венстоне встретил меня тьмой и безмолвием. Я открывал дверь за дверью, никого не находя, пока, наконец, не увидел полоску света. Свет сочился из ванной. Оливер, ещё за дверью услышав мои шаги, окликнул меня. Я вошёл. На мраморном бортике ванны горела свеча. В воде, красной от крови, лежал голый Оливер. Он открыл себе вены.
Джастин, Джастин, зашептал он, я получил от неё письмо, она не любит меня, я в полном отчаянии, я решил покончить с собой. Но пока я тут лежал, истекая кровью, я о многом успел подумать, и, знаешь, пришёл к выводу, что смерть ради красотки - глупость.
Ты прав, тысячу раз прав, воскликнул я, бросаясь к нему. Я был в ужасе. Я и представить не мог, что дурацкая выходка Клелии приведёт к таким последствиям. Оливер, мой любимый, умирал. Он был бледен как полотно.
Джастин, шептал он, я передумал умирать. Но я слишком слаб. Я не могу вылезти отсюда. Помоги мне, умоляю. Перевяжи мои руки, пошли за врачом. Ах, что же я наделал. Я глупец, глупец.
Я разделся догола, спрыгнул в воду и помог Оливеру выбраться из ванны. Надо ли говорить, что член мой, едва коснувшись его тела, сразу встал. Я схватил полотенца и затянул ими раны на его руках. Потом быстро его обтёр и помог добраться до спальни. Он почти висел на мне и весь дрожал, а я прижимал его к себе. Сквозь страх и тревогу за его жизнь я чувствовал, как во мне растёт возбуждение. Моя любовь, предмет моих тайных фантазий, был в моих руках, совершенно беспомощный. Я уложил его на кровать. Потом сходил в ванную за свечой. Там на бортике лежал окровавленный нож, которым Оливер нанёс себе увечья. Мой взгляд остановился на нём. Мне захотелось подержать его в руке. Когда я взял его, меня охватило желание сделать с собой то же самое. Тем же ножом. Умереть вместе с Оливером, сжимая его в объятиях. Эта мысль меня настолько захватила, что я вернулся в спальню со свечой и ножом.
Оливера била крупная дрожь, как в ознобе. Эта дрожь была мне
В первый момент это было как ожог. Мой член едва не разразился спермой, настолько велико было возбуждение. Я обхватил Оливера руками и стиснул его, прижался к нему ещё сильнее. Его дрожь откликалась во мне, сосредотачиваясь в паху. Полотенца, которыми были обвязаны его руки, развязались и упали. Кровь продолжала идти из распоротых вен. Впрочем, мне уже было всё равно. Я был в невероятном экстазе. Я впивался губами в его дрожащие губы, кусал их, кусал его щёки, шею, подбородок.
Оливер был настолько слаб, что, кажется, едва понимал, что происходит. Внезапно он словно очнулся, бурно задышал и попытался меня оттолкнуть. Он то называл меня извращенцем и ругал последними словами, то умолял спасти его и сходить за доктором, который жил недалеко отсюда. Я не обращал внимания на его слова. Я был не в себе. Оргазм стремительно близился. Я начал усиленно двигать бёдрами и тереться членом об его бёдра и член, видимо причиняя ему дополнительную боль, поскольку он морщился и вздрагивал ещё сильнее. Он начал агонизировать. Почувствовав это, я обхватил его ещё крепче и мой член зафонтанировал так, как не фонтанировал давно. Семя выплеснулось всё, до последней капли, а фрикции продолжались, настолько я был переполнен страстью.
Потом я навалился на него и какое-то время отдыхал, лёжа на нём. Он продолжал содрогаться. И, представь, Джеки, опустошённый, я снова начал возбуждаться.
Мне показалось, что Оливер слишком слабо дёргается. Он должен дёргаться сильнее, чтобы я кончил ещё раз. Я дотянулся до ножа, и, как только взял его в руку, снова возбудился. Такое было со мной впервые. Я ещё не понимал, что нужно делать, чтобы получить наиболее полное удовлетворение. Я действовал интуитивно. Я провёл ножом по его щеке, и на ней появилась красная полоса. Потом воткнул лезвие ему под подбородок. Потом провёл по шее. Его окровавленное лицо, до той минуты казавшее мне прекрасным, сразу подурнело и напомнило мне оскаленные, все в крови, лица тюремных узников. Мой член, только что опустошённый, снова стоял! Я потёрся им о бедра и член агонизирующего Оливера. Этого было мало. Оргазм не наступал. Тогда я всадил лезвие ему в бок. Он дёрнулся, и я вскрикнул от удовольствия. Я начал всаживать нож ему в плечи, в грудь, в бока. Каждый мой удар сопровождался содроганием его тела и доставлял мне ни с чем не сравнимое наслаждение. Он уже ничего не говорил. Из горла вместе с кровью вырывался только хрип. Я отставил нож и снова обхватил его. Вот теперь мой возлюбленный был полностью моим. Только в эти минуты я по-настоящему обладал им, сливался с ним.
Наши содрогания стали чуть ли не синхронными. На какой-то миг мне показалось, что его набухший член испускает струи спермы. Тут же и у меня наступил оргазм, только вылилось мало, несколько капель. Но этот второй оргазм был ничуть не слабее первого. Я кричал, дёргаясь на умирающем Оливере.
Рассказывая об этом, сэр Джастин сопровождал свои слова действиями, причём в роли Оливера выступал я. Не хватало только ножа.
– Потом я отнёс его тело обратно в ванную. Нож кинул в воду и убрался из дома. Полицейское расследование было недолгим. Всё говорило за то, что Оливер покончил с собой. Версию о самоубийстве подтвердило найденное письмо Клелии. Ей пришлось уехать из Аддисберга и покинуть пределы Альбиона. Я присутствовал на похоронах и горевал на них вполне искренно. Я любил Оливера, и до сих пор его люблю. Все знали, насколько мы с ним были близки, и поэтому никого не удивило, что я выкупил поместье в Венстоне. Незадолго до этого с моими родителями произошёл несчастный случай, они погибли, и я получил наследство, так что деньги у меня имелись.
Здесь всё осталось так, как было при Оливере. Это мавзолей его памяти. Я приезжаю сюда раз в год, чтобы вспомнить о нём и ещё раз пережить волнующие мгновения той ночи. Я беру с собой какого-нибудь парня, который должен сыграть роль умирающего Оливера. Я не говорю ему, для чего он тут, он узнаёт об этом только в самый последний момент, когда уже поздно.
После этих слов мне в щёку упёрлось лезвие. Я замер. По крыше грохотал ливень.
– Сегодня та самая ночь, Джеки. И нож тот же самый...
– Нож переместился на мою шею, а оттуда по плечу на запястье.
– У Оливера были изранены руки... Всё должно быть так, как было тогда... Ты можешь сопротивляться и проклинать меня...