Портрет в коричневых тонах
Шрифт:
Вне всяких сомнений я лишь исполняла свою грустную роль, а этот несчастный молодой человек втёрся в моё пространство ввиду собственного бахвальства во что бы то ни стало внести своё имя в мою записную книжку для танцев. В какой-то момент я даже сказала юноше, что тот вовсе не обязан со мной танцевать, если не желает. На что он просто разразился смехом, причём единожды за весь вечер, и спросил, сколько мне лет. Я ещё никогда не была в объятиях мужчины, как никогда и не ощущала давление мужской ладони на изгибе своей талии. Мои руки покоились одна на плече молодого человека, а другая в его одетой в перчатку руке - обе лишённые лёгкости лесной голубки, которой всё пыталась добиться моя преподавательница по танцам, потому что он решительно прижимал меня к себе. Когда выпадали краткие передышки, молодой человек предлагал мне бокалы шампанского, что я и выпивала, потому как не осмеливалась от них отказаться. Надо ли говорить, что в результате, я куда чаще наступала ему на ноги во время танцев. Когда уже под конец праздника заговорил министр Чили, чтобы произнести тост за свою далёкую родину и за прекрасную Францию, Диего Домингес занял место позади меня. И занял его столь близко, сколько то ему позволяла опушка моего
В последующие дни Паулина дель Валье обратилась к своим друзьям-дипломатам, чтобы разузнать у них, и при этом ни капли не стесняясь, всё, что можно о семье и предках Диего Домингеса. Она хотела осуществить задуманное ещё до того как разрешить молодому человеку сопровождать меня на конной прогулке по Елисейским полям под присмотром её самой и дяди Фредерика, неподалёку расположившихся в экипаже. После четырёх мы все лакомились мороженым, устроившись под зонтиками от солнца, бросали хлебные крошки уткам и заодно договорились прямо на этой же неделе сходить в оперу. Так, от прогулки к прогулке и поедая мороженое, мы дожили до октября. Диего путешествовал по Европе, посланный отцом в обязательное странствование, в которое хотя бы раз в жизни пускались практически все молодые чилийцы высшего класса, чтобы слегка встряхнуться. Объехав несколько городов, посетив избранные музеи и соборы лишь бы выполнить долг и сполна насытившись ночной жизнью с пикантными выходками гуляющих, которые, скорее всего, излечили бы его навсегда от подобного порока и впоследствии предоставили бы почву, чтобы при случае нашлось бы чем похвастаться перед корешами, молодой человек был вполне готов вернуться в Чили, где, наконец, решил взяться за ум, начать работать, жениться и обзавестись собственной семьёй. Если сравнивать с Северо дель Валье, в кого я была влюблена в детстве, Диего Домингес на его фоне выглядел настоящим дурачком; а если молодого человека поставить рядом с сеньоритой Матильдой Пинеда, тот и вовсе оказывался малокультурным. Я же была далеко не в таком положении, чтобы проводить подобные сравнения: меня не покидала твёрдая уверенность в том, что непременно встречу идеального человека, и едва ли могла поверить в вот-вот произойдящее чудо, и мужчина вдруг обратит на меня своё внимание. Фредерик Вильямс высказал мнение, что, мол, совсем неблагоразумно хвататься за первого встречного, тем более, я ещё очень молода, и вдобавок не наблюдается никакого недостатка в поклонниках, из которых можно спокойно выбрать подходящего. Бабушка же, напротив, утверждала, что этот молодой человек есть лучший вариант, который только и может предложить брачное агентство, даже несмотря на неудобство, заключающееся в том, что он земледелец и живёт в деревне, расположенной от столицы очень и очень далеко.
– На корабле и железной дороге можно путешествовать практически везде, - сказала она.
– Бабушка, не забегайте вперёд так уж далеко, сеньор Домингес вовсе не из тех, кого вы уже успели себе вообразить, - объявила я ей, покраснев до ушей.
– Всё же будет куда лучше с этим не тянуть, нежели я буду вынуждена сделать так, чтобы он очутился между двух огней.
– Нет! – воскликнула я, испугавшись не на шутку.
– Я никому не позволю каким бы то ни было образом обижать свою внучку. Мы не можем терять времени. Если у молодого человека нет серьёзных намерений, он должен сейчас же освободить эту деревню от своего присутствия.
– Но бабушка… что за спешка? Мы с ним едва познакомились…
– Ты знаешь, сколько мне лет, Аврора? Так вот, уже семьдесят шесть. Немногие до стольки доживают. До своей смерти, я просто обязана удачно выдать тебя замуж.
– Вы – бессмертны, бабушка.
– Нет же, дочка, это только так кажется, - возразила она.
Уж и не знаю, умышленно ли бабушка обманула Диего Домингеса, либо же, напротив, тот уловил намёк и самостоятельно принял решение. Теперь, когда я могу оценить этот эпизод с определённой стороны и, будучи в спокойном настроении, я чётко понимаю, что молодой человек никогда в меня влюблён и не был. Тот просто чувствовал себя питающим какую-то надежду ввиду моей безусловной любви и вынужден был бесконечно сомневаться насчёт преимуществ подобного союза. Возможно, он меня и желал, потому что мы оба – люди молодые и принадлежали исключительно самим себе. А, быть может, юноша искренне верил, что со временем полюбит меня, и в итоге даже и женится ввиду то ли лени, то ли выгоды, но, скорее всего, что из-за того и другого сразу. Диего считался хорошей партией, впрочем, как и я, на ту пору имевшая в своём распоряжении оставленный моей матерью доход и полагавшая, что когда-нибудь унаследую состояние бабушки. Каковы бы ни были его причины поступить именно так, главное, чтобы молодой человек попросил моей руки и надел на палец кольцо с бриллиантами.
Опасные признаки сложившейся ситуации были очевидны любому зрячему человеку, но только не моей бабушке, ослеплённой опасением оставить меня в одиночестве, и не мне, сошедшей с ума от любви. Здравый смысл сохранял лишь дядя Фредерик, с самого начала утверждавший, что Диего Домингес совершенно не мой мужчина. Так как ему не нравился ни один претендент, кто осмеливался ко мне приближаться последние пару лет, нам только и оставалось, что не обращать внимания на этого человека и справедливо полагать, что причина подобной реакции кроется исключительно в отцовской ревности. «Сдаётся мне, что молодой человек несколько флегматичен», - объяснял он не единожды, на что моя бабушка неизменно парировала, говоря следующее: мол, никакое это не равнодушие, а всего лишь должное уважение, какое и следует иметь идеальному чилийскому дворянину.
Паулина дель Валье, совершая покупки, вошла в настоящий раж. В спешке и суете свёртки нераспаковаными попадали прямо в баулы и только потом, когда, уже находясь в Сантьяго, мы стали вынимать вещи, там оказалось по два экземпляра каждой, и причём половина приобретённого гардероба мне совершенно не подходила. Когда я узнала, что Диего Домингес должен был вернуться в Чили, то мы с ним договорились прибыть обратно на том же самом пароходе. Такой вариант предоставил нам ещё несколько недель, за которые, как мы то утверждали в один голос, мы перезнакомились друг с другом ещё лучше. У Фредерика Вильямса до неузнаваемости вытянулось лицо, и тот попытался было отговорить нас от подобных планов, но в мире не было ещё такой силы, способной противостоять сеньоре, особенно когда ей втемяшится что-либо в голову, которую и так не покидала навязчивая идея выдать замуж собственную внучку.
Я мало что помню о путешествии, большей частью его время прошло в туманных прогулках по палубе, за играми в мяч и картами, а также коктейлями и танцами. И всё подобное вместе, чередуясь, так и длилось вплоть до самого Буэнос-Айреса, где мы и расстались, потому что молодому человеку нужно было непременно купить несколько чистокровных быков и отвезти их на юг по шедшему вдоль Анд маршруту до своего земельного владения. У нас было крайне мало возможностей остаться наедине либо же побеседовать без свидетелей. И, тем не менее, я запомнила самое главное о его на данный момент двадцати трёх прожитых годах и о его семье, но вот насчёт предпочтений, убеждений и амбиций молодого человека практически ничего не удалось выяснить. Бабушка рассказала ему, что мой отец, Матиас Родригес де Санта Круз уже скончался, моя мать же была американкой, которую мы толком и не знали, ведь женщина умерла сразу же после моего рождения, что никак не противоречило правде. Диего никоим образом не выказывал любопытства, стремясь узнать как можно больше; также его не интересовало моё увлечение фотографией, и когда я объявила молодому человеку, что не намерена бросать любимое занятие, он сказал, что в этом нет ни малейшего неудобства. Более того, молодой человек тут же рассказал, что его сестра пишет акварельными красками, а невестка вышивает крестиком. За время продолжительного морского путешествия по водным просторам всем нам так и не удалось по-настоящему перезнакомиться, вместо чего мы оказались вконец сбитыми с толку да и вдобавок основательно запутались в прочной паутине, которой, хотя и с лучшими намерениями, окружила нас моя бабушка.
На океанском лайнере и преимущественно среди пассажиров первого класса мало что можно было сфотографировать, за исключением, пожалуй, дамских нарядов и цветочного убранства столовой. Поэтому я частенько спускалась на нижние палубы, чтобы сделать портреты остальных, в особенности же путешественников самого дешёвого класса, вынужденных тесниться в чреве нашего корабля. Там плыли рабочие и иммигранты, направляющиеся в Америку и желающие попытать счастье в этой стране. Здесь же можно было встретить русских, немцев, итальянцев, евреев и людей, едущих практически без денег, однако ж, с полными надежд сердцами. Мне показалось, что несмотря на неудобства и недостаток средств, все они проводили время куда лучше тех, кто плыл первым классом в обстановке несколько надменной, торжественной и скучной. Среди иммигрантов я заметила ненавязчивые товарищеские отношения – мужчины, как правило, играли в карты и домино, женщины же привычно объединялись группами, делясь между собой житейскими вещами. Их дети из подручных средств сооружали удочки и играли тайком. По вечерам пассажиры выбирались из своих кают, чтобы развлечься, играя на гитаре, аккордеоне, флейте и скрипках и устраивая на этом фоне весёлые празднества с песнями, плясками и пивом. Никто не обращал внимания на моё присутствие, люди не задавали никаких вопросов, и буквально за несколько дней, проведённых в их компании, я стала своей, что и дало возможность фотографировать пассажиров, как только мне заблагорассудится. На корабле я не могла разворачивать свои негативы, однако разбирала материал с особым тщанием, чтобы позже, в Сантьяго, было легче довести дело до конца. Как-то раз отправившись в очередную прогулку по нижней палубе, я, совершенно того не заметив, налетела в упор на человека, которого ожидала там обнаружить самым последним.
– Чингисхан! – воскликнула я, как только увидела мужчину.
– Полагаю, вы меня с кем-то спутали, сеньорита…
– Простите вы меня, доктор Радович, - умоляла я его, чувствуя себя полной идиоткой.
– А мы знакомы? – удивившись, спросил он.
– Вы меня не помните? Я внучка Паулины дель Валье.
– Аврора? Да ну, а я бы вас никогда и не узнал. Как же вы изменились!
Разумеется, изменилась. Полтора года назад он знал меня одетой во всё девчачье, теперь же взору открылась вполне сложившаяся женщина, с висящим на шее фотоаппаратом и надетым на палец обещанным кольцом. С этого путешествия и началась дружба, которая со временем сильно изменит мою жизнь. Доктор Иван Радович, пассажир второго класса, не мог подниматься без приглашения на палубу первого, тогда как у меня была возможность спускаться и его навещать, что я нередко и делала. Молодой человек рассказывал мне о своей работе с той же страстью, с которой я говорила ему о фотографии. Несмотря на то, что он видел, как я активно использую фотоаппарат, я не могла ничего ему показать из сделанного ранее, так как всё оно находилось в глубине баулов. Правда, я обещала это сделать, но лишь по прибытии в Сантьяго. Однако так не произошло, потому что спустя некоторое время мне просто стало стыдно приглашать его по столь незначительному поводу. Это показалось мне проявлением тщеславия, да мне и самой не хотелось отнимать время у человека, занятого спасением человеческих жизней. Узнав о присутствии доктора на борту, моя бабушка тотчас пригласила молодого человека на веранду нашего номера выпить чаю. «Здесь, с вами, я чувствую себя в безопасности даже в открытом море, доктор. Если вдруг в моём животе даст о себе знать очередной грейпфрут, вы тут же придёте и удалите его из меня при помощи кухонного ножа», - шутила бабушка. За время путешествия приглашения выпить чаю повторялись неоднократно, плавно оканчивающиеся игрой в карты. Иван Радович нам рассказывал, что уже завершил свою практику в клинике Хоббса и возвращается в Чили, чтобы работать в больнице.
– А почему бы вам не открыть частную клинику, доктор? – намекнула моя бабушка, которая была предана ему всей душой.
– Да просто нужных денег и связей, что требуются на это дело, у меня никогда не будет, сеньора дель Валье.
– Я лично намерена его финансировать, если вам угодно.
– Никоим образом я не могу допустить, чтобы…
– Я бы всё равно так поступила и вовсе не ради вас, а потому что подобное заведение ещё и хорошее вложение средств, доктор Радович, - прервала его моя бабушка. – В нашем мире болеют все и каждый, отчего медицина становится неплохим бизнесом.