Послание Геркулеса
Шрифт:
– И как ты это объясняешь? Он сам что говорит? Уиллер улыбнулся:
– Он говорит, что это награда за его преданность Святой Деве.
Вторая половина вечера оказалась ничуть не лучше. Гарри внимательно следил за партнером Сандерленда - скрипучим братом с пустыми глазами, ловя признаки тайных знаков. Но видел только нервный тик, который был, безусловно, случаен.
Он даже долго рассматривал колоды, но все рубашки были одинаковы.
Общий зал был пуст, если не считать игроков в бридж, пожилого священника, читающего газету перед телевизором, где шло какое-то дурацкое ток-шоу, которое никто не смотт рел, и еще кто-то склонился над паззлом-мозаикой.
– На выходные все уходят?
– спросил Гарри без особого интереса.
Сандерленд только что доиграл малый шлем.
– Это почти вся наша община и есть, - ответил он. Уиллер поднял глаза
– Гарри, ты хотел бы купить себе кусок земли у залива?
– Неужели он действительно продается? Сандерленд кивнул.
– Не может быть, чтобы до такого дошло.
– Времена не очень хорошие, нам это место больше не нужно.
– Вы серьезно?
– О да.
– А с вами что будет, Рене?
– Снова под ярмо, наверное. К сожалению, у нас у всех нет такого образования, как у Пита.
– Или такого таланта, - вставил монах.
– И это тоже. Как бы там ни было, где-то через год я, наверное, снова буду учителем в Филадельфии.
– Вас должны были бы послать в Лас-Вегас, - заметил Гарри.
– Пит, - вдруг неожиданно серьезно спросил Сандерленд, - что происходит в Гринбелте? Ты связан с этим радиосигналом?
– И весьма, - ответил Уиллер.
– Мы оба работаем в проекте «Геркулес». Но мало что осталось такого, что еще не обнародовано.
– Но там действительно кто-то есть?
– Да.
– Гарри взял лежащую слева от него колоду и стал сдавать.
– И на что они похожи?
– Мы не знаем.
– Они похожи на нас?
– Мы не знаем, - повторил Уиллер.
– Но я сомневаюсь. К концу вечера Гарри и Уиллер что-то отыграли, но даже уважения к себе не восстановили.
Потом, гуляя над обрывами, они вдвоем, священник и чиновник, говорили мало - слушали море и ветер. Было прохладно, и оба они кутались в пальто.
– Жаль будет все это потерять, - сказал Гарри.
– У ордена никак не получается сохранить землю?
Луна стояла низко над водой, и когда Гарри поймал нужный наклон головы, луна скрылась за высокой тощей фигурой Уиллера, осветив его туманной аурой.
– Другой земли у нас нет, - ответил священник. Гарри отвернулся от залива, подставив ветру спину. Сверху нависали два здания, похожих на замки, и только кое-где светились на них желтые прямоугольники. Темные деревья шевелились, неутомимо шепчась о двух ночных наблюдателях. Такой лес мог бы тянуться до края планеты.
– Вот в таком месте, - сказал Гарри, - я бы и ожидал встретить что-нибудь сверхъестественное.
Уиллер засмеялся:
– Так Рене действует на людей. Ладно, каково бы ни было духовное воздействие этого поместья, расходы оправдать мы не можем.
– Он поежился.
– Пошли обратно?
Несколько минут они шли молча по мощенной плоскими камнями тропе. В дальнем ее конце Гарри увидел деревянные ступени, ведущие к воде.
– Кстати, я хотел сказать тебе спасибо за приглашение провести здесь уик-энд с Джулией.
– Не за что. Всегда рады помочь.
Они вышли на гравийную дорожку, миновали группу вязов и срезали угол к заднему входу, где обрадовались теплому воздуху.
– У нас были проблемы, - сообщил Гарри.
– Мы вышли погулять вдоль обрыва и попали под грозу.
– Он усмехнулся.
– Промокли до нитки.
– Рад слышать.
– Полночи проторчали в лодочном сарае.
– Я знаю этот сарай, - ответил Уиллер. Гарри несколько повеселел.
– Отличное место. Я имею в виду сарай. Похоже, туда последние двадцать лет никто не заходил.
Уиллер не ответил.
– Мы когда-то с Джулией говорили, каково было бы жить на острове, вдалеке от всего и всех. И многое к этому склоняет. Я думаю, если бы мы как-то могли отрешиться от остального мира… - Гарри оглянулся через плечо, в темноту.
– Как бы там ни было, а на несколько часов я свой остров получил.
Знаете, друзья мои, вчера вечером я собирался домой после нескольких часов с нашими добрыми людьми в больнице. И я уже вышел в вестибюль, когда увидел знакомого молодого человека. Не важно, как его зовут. Он хороший мальчик; я его знаю много лет и его семью тоже. Вышло так, что он узнал о моем присутствии там, в больнице, и что-то его томило, кое-что такое, о чем он хотел спросить меня.
С ним были несколько его друзей, но они держались поодаль - как делают мальчишки, притворяясь, что пришли по каким-то другим причинам. Я видел, что мальчик расстроен - все они расстроены.
– Джимми, - спросил я, - что случилось?
Он оглянулся на своих друзей, и они отвернулись.
– Преподобный Фримен, - сказал он, - мы тут смотрели вести из Вашингтона - знаете, насчет больших телескопов, что там у них стоят, и насчет голосов с неба, которые они слышали. Многие говорят, что этого нельзя делать.
– А почему?
– спросил я его.
И он не смог ответить. Но я знал, что он пытается сказать. Некоторые люди боятся того, что могут там обнаружить. Джимми не первый, кто задал мне подобный вопрос с тех пор, как те ученые в Вашингтоне заявили пару лет назад, что видели Сотворение. Больше об этом почти не слышно.
Но я вот что вам скажу, братья и сестры: я одобряю их действия. Я аплодирую попытке слушать эту нашу великую Вселенную. Я верю, что любая машина, которая может приблизить нас к Его работе, может лишь укрепить ту веру, что мы храним уже больше двух тысяч лет. (Аплодисменты.)
Сегодня утром звезды пели вместе, и все сыны и дочери Господни кричали от радости. (Бурные аплодисменты.)
Меня спрашивают: «Преподобный Фримен, почему Вселенная так огромна?» Да, она велика, как вы знаете, куда больше, чем ученые, которые кичатся великим знанием, предполагали еще пятьдесят или шестьдесят лет назад. И как вы думаете, почему она такова? Если, как недвусмысленно говорит Писание, Человек есть венец творения, зачем Господь сотворил мир столь огромным, что ученые даже не могут увидеть его край, какие бы ни были хорошие у них телескопы?
Когда я был мальчиком, я любил сидеть летним вечером у сарая и смотреть на Звезды. И я считал их тогда тем, что они и есть: сияющими следами Всемогущего. И вы спросите меня, почему они так далеко друг от друга? И я отвечу: потому что Он знает надменность тех, кто пытается украсть Его тайны и разложить их на числа и теоремы. И я говорю вам, что размеры Вселенной и огромные пространства между звездами и галактиками, которые есть огромные звездные острова, суть живые символы Его реальности и мягкое напоминание нам о расстоянии между нами и Им.
Есть сейчас люди, которые стали говорить, что голоса, шепчущие с небес в эти большие правительственные телескопы, - голоса дьяволов. Я об этом не знаю. Я не вижу ничего, что подтвердило бы эту концепцию. В конце концов, небеса принадлежат Богу, так что я бы скорее предположил голоса ангелов. (Смех в зале.)
Вероятно, те, кого мы слышим, окажутся очень похожими на нас. Нет ничего в Писании, что ограничивает Бога единственным творением. Так что я говорю вам, братья и сестры, не имейте страхов перед тем, что могут узнать в Вашингтоне ученые, не волнуйтесь из-за их теорий. Они любуются на работу Всемогущего, но взгляд их ограничен их телескопами. Мы же имеем куда лучший прибор, и это - наша вера.
Выдержки из проповеди прп. Бобби Фримена на воскресном телевизионном богослужении (полный текст можно получить бесплатно в Американском христианском союзе).
Глава девятая
Кардинал Джордж Джесперсон пришел к должности епископа как консерватор в бурные времена. Он заработал себе репутацию сильного и открытого приверженца Ватикана и «старой» церкви. Его выступления по животрепещущим вопросам целомудрия священнослужителей, противозачаточных средств и роли женщин всегда звучали блестяще и не остались незамеченными в Риме. Главный шанс представился ему в борьбе с Петером Леезенбаргером, немецким теологом-реформистом, по вопросу об авторитете священноначалия. Леезенбергер утверждал примат личной совести над вековой мудростью церкви. А его расходящийся как пожар бестселлер «На камне сем» грозил вызвать вторую революцию среди верных католиков Америки.
Ортодоксальные церковники настаивали, что книга должна быть формально предана проклятию, но папа рассудил мудрее, по мысли кардинала Петерсена, указав, что его одобрения книга не получила. И кардинал, тщательно избегая любого упоминания о «На камне сем», подкрепил папское решение рядом хорошо обоснованных статей, которые подхватила даже та католическая пресса, что традиционно была Ватикану враждебна. Леезенбаргер ответил в столбцах «Нейшнл католик рипортер», ставшей после этого ареной бортовых залпов обоих участников. В результате Джесперсон вышел безусловным победителем в глазах всех, кроме самых пристрастных наблюдателей. Он был объявлен несомненным наследником Джона Генри Ньюмена, в то время как Леезенбаргеру была отведена роль неудачника Кингсли.